Дневники 1930-1931

Он не скрывал от меня свои лекарства. Тем, кто страдал слабостью жизни, он давал в порошок растертые сухие панты, насыщенные кровью пятнистого оленя… От болезней душевных он давал корень жизни, жень-шень, иногда смешивая и панты и жень-шень, одним — больше панты, другим больше жень-шень, кроме того, у него было множество всяких лекарств… он брал, из лесных грибов, трав. Но он мне сам говорил, что это все панты и жень-шень. На все это я с улыбкой смотрел, как на знахарство, и помощь видел в самом влиянии необыкновенной личности старика, умевшего вдруг превращаться в юношу. Иногда я спрашивал его:

— Лувен, что, я болен?

— Немножко есть, — говорил он.

— Что же мне надо, панты?

Он очень смеялся, а я спрашивал:

— Или жень-шень?

Он прекращал смеяться, долго глядел на меня, и думал и ничего не говорил, но раз он сказал:

— Твоя корень жизни еще растет: моя тебе это скоро покажет.

Раз глубокою ночью Лайба залаяла и бросилась вверх, Лувен выбежал. Я схватил винтовку.

— Не надо, — сказал, возвращаясь, Лувен, — наша люди.

И скоро вышли к нам шесть вооруженных китайцев: это были высокие красивые маньчжуры с винтовками и большими ножами.

— Наша люди! — сказал им Лувен, показывая на меня.

Тогда все эти шесть хорошо вооруженных людей положили на стол какой-то небольшой предмет, окружили его со всех сторон и позвали к себе в круг Лувена, а он, как увидел, вдруг переменился в лице, и с ним это бывает, загорелся, сложил обе ладони возле подбородка в одно и восхищенно смотрел и все смотрел молча, и это было очень долго.

— Лувен! — сказал я потихоньку, — можно и мне посмотреть?

Лувен сказал по-китайски, и это было, конечно, «наша люди!»

Маньчжуры все обернулись ко мне, что-то сказали по-своему, а Лувен поманил.

И я это увидел. Из лубка кедра был сделан небольшой ящик, в нем была земля и в ней, черной, лежал желтоватый корешок, имеющий подобие человека: голова, руки и ноги, с головы падали длинные волосы-мочки, с рук и ног — длинные пальцы-мочки. Тогда я смотрел и ничего не видел. Теперь я понимаю, что это был корень жизни невиданной красоты и неслыханной ценности, и оттого маленькую вещь, которую можно одному легко спрятать за пазуху, несли шесть вооруженных людей.

Я тогда ничего не понимал, в чем тут дело, а теперь я знаю — есть Англия, где вся земля возделана и каждое дерево, каждый цветок вырастает с согласия человека и с его помощью, и есть вот эта пустынная земля, где вырастает само и… Там, где нет человека, жень-шень… а там, где одни только люди — там, я так теперь понимаю, жень-шень…

Я теперь так понимаю, но тогда в недоумении я просто стоял и разглядывал.

Прошло много времени, все переменилось, загудели палы по всей тайге, и там, где пал прошел, там навсегда замер и <2 нрзб.>корень жизни жень-шень.

К зиме — табунки в табунок.

Лудева — коридор из крон поваленных деревьев с волчьими ямами в проходах.

Легкие собачки по насту…

Загудели палы по всей тайге.

Панты <1 нрзб.>деятельность сердца и обмен веществ.

Пантач в рогаля (трение).

Есть, конечно, вовсе бесчувственные люди, и я не о них говорю, а вот те, кто людив том самом смысле, как Лувен даже воробьев понимает, — все ли эти люди должны переболеть, как я, или это я один такой уродился? С белым светом, кажется, легче расставаться, чем было мне — сколько было слепых музыкантов, кому на место открытого белого света стал внутренний мир музыкальный. И у меня, конечно, происходила такая же замена утраты, но не мог же я сам ее видеть в себе, только вот одно было мне основанием жизни, и тут начинались догадки о каком-то моем переходе из внешнего мира беготни в какой-то более глубокий — что когда вспомнишь себя, вольного, легкого человека до самого того мгновения, когда олень Хуа-лу расцвела в человека и открылась какая-то прекрасная долина возможных сближений с людьми — при всем моем горе я не захотел бы вернуться в того человека…

Покров светолюбив. растений.

Сирень.

Даурский рододендрон.

Тенелюбивые растения.

Долинные светолюбивые растения.

Могучие заросли папоротников.

Дикие вишни.

Жасмин.

Барбарис.

На сырых местах лимонник с подростом ясеня и аралии.

Амурский кот.

Олень спасался от хищников у человека.

Ходовой серый волк.

Слезные ямки.

Хуа-лу (олень), Ма-лу (изюбрь), Чин-да-Гуйза (наоборот: мама-олень, папа-изюбрь).

Цвет красный с белыми пятнами.

15 мая.

Распускается зелень — олень летней окраски.

Хуа-лу… подробное описание наружности Хуа-лу.

Зимний — переход: сизо-стальной цвет.

Следок копытца самца покруглей, чем у самки.

4 сайка.

Старуха отелилась двумя и умерла.

1) обоняние, 2) слух, 3) зрение.

Подсосные детеныши.

Борьба с безрогим оленем человека.

Одинцы.

Утром был полный туман, но с 10 у. мало-помалу солнце освободилось. К сожалению, и прошлое мое в эти дни мне было, как туман ^{267}. А та известная мне тревога — это смертная тревога. Или может быть это жизнь такая, вернее музыка жизни и «смертная тревога» тоже музыка, о которой после в последнем равнодушии и холоде жизни с сожалением будешь вспоминать? Но может быть, я не доживу до холода, и жизнь моя оборвется на какой-нибудь ноте «музыки»?