Дневники 1930-1931

20 Ноября.Лева поехал определяться на службу. Сам подумываю поступить корреспондентом в ВСНХ. Есть много оснований для этого. Первое, что я «разъяснен», и писать можно лишь до того приспособляясь, что самое писательство становится неудовлетворяющим занятием в своем существе. Второе, — что теперь действительно уже сложился новый быт, и хорошо быть к нему ближе. В третьих, семья разрослась, и надо быть более уверенным в средствах.

22 Ноября.Очень сухо. Мороз -5. И так без снега может оставаться желтой и пустой природа очень долго. Но это много лучше, чем слякоть.

Из-за маленького существа (внука) мы лишились все покоя. Лева сказал: «Никогда почему-то не сходится жизнь с нашим загадом. А впрочем, нет: на Алтае мне было так хорошо, лучше гораздо, чем я мог себе вообразить».

23 Ноября.Изо дня в день наседающий иней. Земля голая, небо толстое. Фотографировал 4,5 у 1/40 + Ф, (4,5/40 + Ф) и 6,3/20 + Ф. Первое слабовато, второе в точку.

По-настоящему бы очень обидно, а так выходит, что обижаться нельзя: так выходит, что не на кого обижаться, лица такого нет, чтобы можно было обидеться. Вот именно обида невозможна при безличности среды, все равно что обижаться на землетрясение. Евреи, впрочем, всегда из своей деловой практики устраняют чувство обиды, и понятно: обида пассивное состояние. Но если мы стали так грубы, что обижаться нельзя, то сердиться допустимо и даже в двух стилях: или в матерном, или подкопном с доносом и т. п.

Теперь каждый домогатель считает необходимым столкнуть с пути своего авторит. лицо (Арсеньев и его земляки).

Раньше я бессознательно верил в революцию, будучи, наверно, в тайне души своей большевиком (мы все большевики), — тогда вера моя <была> внутренняя, субъективная, теперь эта внутренняя вера утратилась, но зато, видя вокруг себя и чисто вовне факты строительства, и в то же время, рассуждая о внешней политике, — я холодно, без веры, сознаю необходимость и безысходность в существующем…

Привычка.

Читал «Старосв. помещики» и вот теперь только на старости лет понял, из-за чего написана эта вещь: сила привычки религиозно противопоставлена рациональным начинаниям. Это восточная вещь. Так живут китайцы. Вот и Зоя такая же: она свое личное связывает с личностью любимого человека, но личность свою не вкладывает в предприятие (не ищет любимого дела, а просто готова делать всякое дело). «Любимое дело» для таких людей все равно, что сказать постный снег и т. п. — несогласуемые понятия.

Выходит так, что страсть бессильна, а самая любовь, любовь сильная, рождается в привычках. И еще: люди живут бессмысленно — и это не важно: важно, что они, привыкая друг к другу, любятся, и от этого весь внешний мир приходит с ними в согласие: двери поют.

24 Ноября.(Начальник). Навоз. Деловитость. Привычка. Роль ее в устройстве жизни. Фаворский в тоске по хорошим людям. (К начальству.)

Иней продолжается. Зоя поступила на трикотаж, фабрику. Леве выходит место в «Известиях».

Китаец сидит на куче городских отбросов, палочкой выбирает из нечистот целый день нечто более ценное и укладывает бережно в коробку. Из этого он потом выберет нужное для всех и обратит в какие-то копейки валюты, чтобы переслать в Китай жене своего покойного брата с кучей детей. Время от времени он находит в навозе и для себя что-то: кладет себе в рот и жует. Ему для себя немного нужно, он живет для семьи покойного брата.

Ломакин рассказывал, что среди кожаных курток начальства был старикашка в засаленном пиджаке, подметал двор. Кожаные куртки вдруг ушли, и остался один старик на дворе. Ломакин спросил старика, остался ли кто-нибудь здесь из начальства, а старик ответил:

— Ну, как же, а я.

— Ты?

— Ну да, я же и есть все начальство.

Оказалось, действительно, что на этой фабрике старик был и <смотрителем-?>, и счетоводом и дворником. (В связи с рассказом чекиста о том, что хорошему рабочему незачем, невыгодно идти в партию и что партия — это союз на крови (идея) и не на труде в его специальной углубленности. Труд людей, как большая река слагается из разных рек… река человеческого пота и река человеческой крови (вот хорошо бы в описание Амура: Уссури и Зея).

Амур, Амур, какая река! понять невозможно, как сложилась такая громадина Амур. Да и вот как задумаешься, когда станешь вспоминать о том, как сложилась такая река. Жили самые мирные люди дауры, и край процветал, реки даурского трудового пота влились в Амур… Пришли воинственные казаки, отняли соболей, разорили и уничтожили все Даурское мирное царство, и тогда реки крови влились в Амур. Так вот он, Амур, из двух великих рек: реки пота и реки крови… Я так понимаю, а вы? Пот и кровь слились в одну реку…

Что только не придумывалось для постройки моста, соединяющего в одно свое стремление к мирному творческому труду и современное строительство, какими только не соблазняешься скрепами, — нет! как ни бейся, рано или поздно вся постройка разламывается, и становится невозможным делом соединить пот труда и кровь.

Разве от себя совсем отойти, забыть свою родину и взять Китай.