Дневники 1930-1931

Пойма.Далеко виднеются стога сена: там видно заботливые хозяева скосили свои полосы и поставили стога до дождей. А то везде осока и выше колена вода, невидимая за водяными растениями.

<На полях:>Крик журавлей. Ястреба <1 нрзб.>уток. Утиные присадки. Попов Рог: глухари, тетерева, вальдшнепы.

Смотри лучше под ноги, как только увидишь листья водяных лилий (батожник), обходи, — это окно или провал под сетку сплетенных растений, по которой ходишь, раскачивая соседние кустики. Есть и кустики, даже небольшие деревья… Стожары, длинные шесты, поставленные для стогов, там и тут виднеются, ныне осиротелые. Иные покривились. В одном наверху отлупился длинный кусок бересты и мотается белым флагом даже на самом легком ветре, флаг заметный на целом море желтеющей травы. У края поймы большой бочаг, тут собралась скотина на водопой. На пастушьем шалаше треплется небольшой красный флаг. Это пастух Васька устроил. Обыкновенно он сидит тут и плетет корзины из ивы. Но сегодня он удивился пауку, плетущему паутину много искусней, чем он корзину. Взял он этого паука в руку и стал вытягивать из него паутину и наматывать сначала на палец, потом на палочку. Ему хотелось всю вымотать, и он мотал ее упрямо весь день с утра до ночи и так и не мог вымотать.

Сейчас, первой осенью, на тех ивах, с которых крестьяне дерут на дубку корье ^{143}, появились рожки, совершенно как весной, — это семечки; потом к каждому семечку присадится пушинка, и ветер будет их сеять. На тех же ивах с засохшими красными листьями, с которых крестьяне содрали кору, теперь на месте семян висят белые, как снег цветы, — издали они похожи на прекрасные цветущие деревья; но это не цветы, а преждевременно выступивший пух семечка умершего дерева: ободранные ивы, умирая, как бы собрали последние силы, чтобы поскорей дать миру и пустить по ветру свои семена.

Василий Максимович Качалов.

Красивый, высокий, стройный мужик, прямо пиши Степана Разина. Особенно красива его работа, на которой он весь день и всюду он, куда ни кинешь взгляд, во всякое время то в поле, то на опушке, с дровами, то у изгороди, то у <1 нрзб.>— везде с утра до ночи этот Степан Разин. За красоту, особенно за неустанную работу ему сочувствуют. — Вот бы, — говорят, — его бы назначить, в заведующие какой-нибудь артели. — Нельзя, — говорят, — он уедчив. Раз он ехал в телеге. Я попросил взять его мои вещи. Он не взял, сослался, что тяжело. Потом вернулся: «за шесть рублей возьму». Я нанял за шесть рублей мужика, который увез не только вещи, и меня и собаку. И все-таки теперь, когда его описали, он пришел с просьбой его выручить, дать ему денег. Я дал, не глядя в лицо его, потому что он страшный. Это настоящий хищник. Домна Ивановна говорит, что это у него от деревенской серости, нигде не бывает, сызмальства работал в деревне…

Выходит как будто, что деревенская среда является положительной средой для кулака, способный человек непременно проходит в кулаки. Это очень сложный процесс: индивидуальность заостряется на достижении материального благополучия — всякий талантливый обращается в кулака. Вокруг лень, безвыходность, пьянство, слабость, зависть. Страшная среда. И вот это идеализировали и поэтизировали! Теперь кулак потерял всякий смысл, зато вся остальная деревня ринулась по легкому пути, сбрасывая с себя все старое, и плохое и хорошее.

— С ландрином можно теперь путешествовать, а с деньгами нельзя: за ландрин все дадут, и масло, и молоко.

Ночь прошла под большой чистой луной, и к утру лег первый мороз, все стало седое, но лужи не замерзали.

Когда явилось солнце и разогрело, то деревья и травы обдались такою росой, такими светящими узорами глянца из темного леса ветви елей, брусника сияла не тусклым металлом, а тоже огнями горело внизу все, и особенно хороша была вся в диадемах маленькая молодая королева-сосна. Радость, когда выходишь на охоту и видишь, как собака, сдерживаемая моей рукой, вся кипит и дрожит, мое сердце дрожит, и кровь вся кипит, совершенно как у собаки. Горюны всего мира, не упрекайте меня: ведь почти все вы еще спите и, когда вы проснетесь, обсохнет роса, кончится моя собачья радость и я тоже пойду горевать о всем вместе с вами.