Читаем Дневники 1930-1931 полностью

Здоровье и с ним самую сущность жизни не ценят: здоров и здоров. Надо заболеть особенной болезнью, такой роковой, что иные, одержимые ею, сами кончают с собой, иные же, напротив, выздоравливают и те, кто выздоровел от этой ужасной болезни, эти стали здоровее здоровых, потому что они не только здоровы, но сознают свое здоровье и ценят в нем жизнь, как великий дар, как творческую силу всего сущего. В этом, вероятно, и есть «искупление»: потому что раз человек самую жизнь благословляет, как величайший дар, то, конечно, эта жизнь даже без уже: тот грех выпал из нее, отболел.

Благодетельная и роковая болезнь эта, конечно, любовь, притом не какая-нибудь платоническая, а та самая, которая гонит рыбу кету через пороги вверх, множество гибнет ее по пути, но кто достиг, тот осуществил свое назначение. Тогда рыба играет или пускает на тихой воде пузыри. А человек сорадуется всему живому, потому что тоже, перескочив через пороги, он ведь в этом не больше всякого животного, он только тем велик, тем отличается, что вмещает в себе все их, когда относится ко всему в природе не как хищник-поработитель, а с родственным вниманием и готовностью, как старший…


<На полях:>Иван-чай пускает летучки… Копают картошку все…


Охота с камерой. Пытался снимать омороженные цветки и разные колоски, отяжелевшие от морозной опушенности. Превосходно вышли те осенние одуванчики, которые помногу сидят на одной ножке. Я подвешивал сзади темный фон и потому вышло. В дальнейшем мороз надо непременно снимать со сроком: так открывается возможность изобразить осень морозом. После мороза, когда все травинки обдались росой и засияли, я пытался, снимая против солнца, получить изящнейшее изображение светящимися тонами. Вышло неважно, потому что я не пользовался темным фоном и как-то спешил. Но уже по сделанному видно, что росу снять возможно.


Все испугались мороза и принялись дружно за картошку. Иван-чай раскрыл свои стручки и выпустил невероятное число белого пуха. Я издали это заметил и только благодаря фотографии узнал про это… (Годится в книгу.)

По-моему, научный интерес к явлению (почему это?) должен прийти после того, как явление это чем-нибудь остановило на себе внимание. И вероятно в том, что действует на силу нашего изображения именно данного явления, заключается нечто не менее значительное, чем ответ на «почему». Между тем, школьникам постоянно навязывают научное понимание действительности, минуя совсем их удивление, или пользуясь этим удивлением, чтобы дать нечто научное. А надо идти навстречу самому удивлению. Иван-чай меня давно удивил своим ростом и красным цветом у черных пней. Меня очень удивило однажды, что на месте цветов было что-то большое, белое, как вата. Тогда я стал разглядывать и увидел стручки…


Сережу выгнали милиционеры в Сергиев за товаром, потому что его судили за ограбление почты и принудили к принудилке, — вероятно, не за самое ограбление, а за попустительство, т. к. он был в Федорцове заведующим почтой. Не будь дураком, Сережа надел худое колесо. В Сергиеве колесо это рассыпалось. Возвращался он без товаров на ваге вместо 3-го колеса. Когда прохожие спрашивали, куда он едет на ваге, Сережа отвечал:

— Европу догоняю.

Прохожие смеялись.

— Долго же тебе догонять.

Сережа отвечал:

— Нет, я ведь пятилетку в четыре года проеду {145}: осталось только два.

А Сережа ведь комсомолец, его выгнали только недавно, после суда.


В кооперативе висит присланная для хлебозаготовок, как премия, пара сапог: самые сапоги в кооперативе по цене очень дешевы, что-то десять или двадцать рублей вместо рыночных 150 р. Но процент погашения этой маленькой суммы так подстроен, что мужик должен сдать 50 пудов хлеба по коопер. цене (коопер. 2 р., рыночная 12), чтобы получить сапоги. Конечно, охотников отдавать 600 р. (50 п. x 12 р.) за сапоги не находится. И сапоги висят. Так с одной парой сапог проведут всю хлебозаготовку в волости, и сапоги будут целы.


Это светозарное утро с морозами вернуло меня к тем утрам, когда я на хуторе у Бобринского тоже встречал солнце.


17 Сентября.Ну, вот разгадка вчерашнего молчания тетеревья явилась: подул западный ветер довольно сильный, солнце село в тучу, потом скоро все небо закрылось и сегодня с утра из висящего сплошного мутно-серого неба снова моросит дождь.

Тетерева знали перемену раньше нас.


«Мы прибегаем к истории (философии) не ради истории, а для того, чтобы найти с помощью анализа действительных и возможных миросозерцаний пути, возвращающие к утраченным идеалам живого знания» (Грекам). Лосский. Обоснование интуитивизма {146}.


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза