Вдруг шея, как рука выкинулась на небо и голова такая большая на небе. Мушка, — сплывается. Подождал. Вдруг — ш-ш-ш! выкинул хвост веером как на току. Подумал, не будет ли токовать: слышал, что есть осенний ток и
Конечно, много хлопотать надо, чтобы принести глухаря домой, а интересно. Каждый раз что-нибудь новое. Вот слышал как храпит, а больше ходить, может быть, и самый сон поймешь…
Осенью соек снимать можно легко на лету. Если увидишь, летит сойка, скорей готовь аппарат — обыкновенно летит за ней вторая тем же путем, когда вторая — скорей на путь поближе, как можно, там будет скоро третья, десятки иногда летят одна за одной и очень тихо.
Ястреб…
Журавли в дупелиное время лицом к лицу…
Как усядется цапля на дерево.
Изучить характер птичьего полета, как сороки, тетерева.
Решено перенести охотн. базу к Ненюкову в Банковскую дачу, где водятся и лоси. Подлежит на решение вопрос о ближайшем переселении на хутор и самоукрепление там.
Какая ночь! Сильно лунная холодная и тихая со стерегущими возле темного леса туманами.
Фотографировал рогульки — двух- и трехзубые плаунцы: мучка-плывучка; эту мучку употребляют для присыпки ран, заживляет; берут в аптеку. Я ее на темном фоне брал, прикалывая к стволу сосны; а к белой березе прикалывал бруснику. Надо снимать обмерзающие злаки, цветы белые, например на черных пнях. Вообще взять в правило пользоваться естественными фонами. Когда обогрелось, пошел искать вальдшнепов. Имел дело с двумя: осечка и промах. Возле просеки нашел свежий выводок тетеревей, убил петуха молодого, но уже с косицами.
День оставался до ночи светозарным.
Чрезвычайно сложное по существу иногда чудесным образом является нам в простейшей форме и, если это искусство, в особенности если это женщина, то мы о ней в восторге говорим: какая простая? В прежнее время мы так иногда говорили, теперь это забыто, и в настоящее время, наоборот, простейшее стремится к явлению в наисложнейшей форме, теперь о женщине сказать «простая!» это значит совсем оскорбить ее. Искусство тоже без наряда теперь не узнали бы…
Я это по поводу моего сна: мне снилась царская дочь: заговорила со мной по-французски, расхохоталась и вдруг начала со мной болтать на самом лучшем русском языке, потом из салона пышного мы вышли с ней на улицу и стали вместе с большим интересом и весельем читать стенную газету. — Сколько вам лет? — спросил я. — Мне двенадцать. — Неужели? — Ну, сорок». И так выглядит, что ей, может быть и 12 и 40. Не в этом дело, а что насквозь она психична и, так как не в теле тут дело, а часто в душе, то и
простабесконечно, а между тем царская дочь, и там, в доме остался целый штат ей фрейлин.Луна светит четвертинкой. К утру вышел мороз, казалось бы, совсем, как вчера: так же солнце всходило светозарно, и все, как вчера, разве только мороз как будто был послабее, а может быть, казалось так уже по привычке. Но почему-то вчера играли тетерева так ярко, так дружно, что я сегодня ружье взял, чтобы подкрадываться. И вот тетерева молчали сегодня. Почему же? Конечно, к перемене. И правда, когда сошел мороз и солнце пригрело, начался довольно сильный западный ветер. Этого вчера не было…
Эти дни, днем до вечера летит паутина и очень длинная. Одна села на прогоне от прясла до прясла, вероятно, не менее шагов двадцати. Одну я поймал за головку (так называют плотный паутинный белый сгусток) и долго мотал ее на палец, тоже не меньше вышло метров пятнадцати. Откуда эта паутина? Разве только пауки бросаются по ветру с высоты деревьев и выделяют паутину? Не летучая ли эта паутина ложится на молодую озимь сетью. (Любознательность Шершуновича.)