Читаем Дневники 1930-1931 полностью

Встретил Ростовцева, отличного доктора из Каляевки. Он и не думает уезжать за Каляевкой. И никто из служащих об этом не думает, все рассчитывают найти место в птичьем гиганте, даже доктора, и найдут. А Каляевка тоже может быть никуда не переедет, инвалиды получат назначение в одну сторону, разбойники в другую, проститутки в третью. Инвалиды кое-как добредут, а кто и помрет, проститутки и разбойники займутся своим привычным делом. Каляевка просто растает, исчезнет, как призрак.

Полная бессмысленность истории? Нет, надо просто оставить положение классического гуманизма и посмотреть на все со стороны сил, делающих историю… Но как долезешь туда, к этим силам-то? ведь там для писателя воздуха нет, наверно, и холод, как на луне. Поэзия луны опять-таки ведь предполагает тоже наличие земного клиента луны. И поэзия государственного строительства тоже предполагает человека общественного и среди них поэта.


Сиротой живу.


Ресурсы Гиза кончились{168}.


Новое время.

Гуманизм — это отстой жизни, сливки, на которых, как на желатине бактерий, культивировали интеллигенцию. Это питательная среда теперь совершенно исчезла и переход в новую среду, конечно, должен сопровождаться чувством сиротства и от-чаяния. Новая среда самого сурового, беспощадного эгоизма, где поддержку, дружбу и вообще состояние как бы родства среди людей добывают не стихами и рассказами, а борьбой за грубую жизнь плечо с плечом.

(«Рыжий» дерет лошадей. Из оврага вместе с собаками лезет в тумане человек, похожий на директора департамента. Он помогает Рыжему и получает за это кое-что от лошади. Так было множество лет. И конечно Рыжий не чувствует себя сиротой на свете: директор департамента всегда его выручит из последней беды, точно так же как Рыжий его… Да, это вероятно и теперь есть, только нет культуры этих чувств… Вот мы с Разумником так живем. И у крестьянина через эту поддержку в борьбе соседа или кого там складываются отношения…)


31 Октября. Понравился фельетон Радека, разрешающий загадку, почему Berliner Tageblatt перешел на сторону Парижа в деле демпинга. Да, по-видимому, большевизм есть болезнь самой Европы. А наша политика состоит в том, чтобы поддразнивать их и довести до того, чтобы они из-за нас разодрались.


Ехать к Радеку знакомиться или нет. Хорошо видеть человека, занятого большими планами, пропускающего как мелочь и целые народы, и даже всю человеческую личность («глина, уй-ли! глина чистая, такая-то мать!).


<На полях:>Если бы люди не очень сильно множились, то и машин бы не так много делали. Господство машины сводится к силе размножения.


Человек и политика.

— Человек? я полагаю, это дело самого человека. Политике до человека нет никакого дела. Мы имеем факт размножения людей и ограниченности естественных средств существования. Чтобы сохранить жизнь, мы прибегаем к технике производства, которая позволяет безгранично увеличивать средства существования и обеспечивать людям досуг для их творчества глубокого, менее зависимого от нужды в ежедневном пропитании. Самого человека мы совершенно не касаемся… Прогресс? опять-таки в отношении материальном, с чем вместе получается само собой, что люди начинают сморкаться в платки, спать на простынях и читать беллетристику. Сам же человек, в его личности с его трагедией, страхом смерти, или счастьем и вообще творчеством качества вещей не является предметом политики. К политике это имеет столь же малое отношение, как в мировом пространстве атмосферы явления земли: туман, облака и т. п. Да солнцу и нет никакой возможности считаться с туманами на Земле… (вот из каких источников у того партийца вырвалось{169}: «человек, греб его мать, глина, уй-ли!).


Качество вещей. Попался Дудышкин, автор предисловия к старинному изданию Лермонтова{170}. Какая же это цепкая традиция у критиков объяснять творения личности той или другой социальной средой, в то время, как именно в том и состоит творчество, чтобы уйти и увести с собой читателей в мир иной, совершенно свободный от социальной и родовой тяготы, с их первородными и производными грехами. В этом мире творчества качество всех вещей так же свободно, как на базаре цены, и всякий прохожий может сказать: это мне нравится, это нет.


1 Ноября. Вчера Сталин в «Известиях» назвал Троцкого «трагический герой кинофильма мистер Троцкий» и сильно погрозился Бухарину («двурушнику»). Трагизм Троцкого состоит в том, что он выдумал «левый курс» и сам первый от своей выдумки пострадал: Сталин взял его идею, осуществил, а самого автора выкинул вон. Да, пожалуй, тут пахнет просто комедией, а если трагедия, то конечно, только в кино. Сталин прав, но в этом и трагедия всей революционной интеллигенции.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное