Дневники 1930-1931

Вот и тут Хуа-лу, не доглядел я, обречена была на погибель. Я издали узнал ее по дырочке на правом ухе и стал подбираться: она лежала с раскрытым ртом, серый язык висел на боку, из маленьких черных губ выбивалась белая пена, глаза навыкате безумно белели. Я бросил винтовку и полз осторожно, <2 нрзб.> и неловкое движение, она соберет последние силы и сломает свою хрупкую ногу, нет! я должен был незаметно подползти и сзади сразу схватить за оба копытца.

Ну, вот, я подполз и схватил двумя руками за две ноги <1 нрзб.> копытца: мне дуб помогал, и я обе задние ноги крепко связал кожаным ремнем. Я пояском прикрутил ее передние ноги к шее, примерился поднять на себя, но не мог. Потом я долго обламывал кусты, где свалился орел и, верно, много раз проходил мимо олененка: он слился с землей, покрытый и своими собственными и солнечными зайчиками, я на него наступил, и он не поднялся, он был как неживой, но я его хитрость понял, тоже связал и отнес к матери…

Мы скоро вернулись сюда, срубили носилки и вдвоем кое-как с трудом донесли Хуа-лу.

Прибой моря — это часы и такие сроки…

С этого все началось. И так всегда настоящее жизненное дело начинается случаем, похожим на сказку. Я это много раз у других замечал, и вы только вспомните, вдумайтесь, как, друг мой, у вас началось. Да, я знаю, конечно, надо уметь, надо быть готовым, надо учиться и даже план держать в голове, но роднит нас с целым не план, а случай и как ты сам в этом случае — умел схватить свою судьбу за копытце…

Целебные свойства широко известны в примерах, и я в Зусухэ был не первый оленевод: просто был известным, и Лувен меня знал…

1) Очерк Владивосток.

2) На базе.

Жизнь разбивается на две — досуже-поэтическую и буднично-деловую, потому что мы разделяемся в себе надвое, и так было давным-давно, а новый человек Дерсу Дауров должен быть целым, и жизнь ему должна быть единой, и его деловой взгляд на вещи должен скрывать в себе поэзию, а поэтическое воззрение его быть деловым. И вот еще что! жизнь разбивается на две, потому что мы распадаемся в себе на великих людей, двигающих историю, и на «быдло», наше, дремлющее в своем болоте, все от этого. А новый человек Дерсу Дауров является не отдельно великим, а только именным описателем великого безымянного освобождения из недр нашего «быдла». И еще последнее — что я, автор бумажной затеи «Новая Даурия», если только не имею намерение просто обмануть рабочего человека сказкой во время досуга, а оживляю этой бумажной затеей и самую жизнь, я должен всем своим «животом», как только могу…

Конечно, бывает в отдельных случаях, что человек безобразит в природе, и ничего не остается от него на траве, кроме обглоданных косточек и гадких бумажек. Но это случаи, и, как правило, вот, например, взять большой город: вот именно в скрытых недрах большого города, в его муках и судорогах создается мечта и сила для созидания новой Даурии. Чтобы это не умозрительно только, а прямо по себе <2 нрзб.>, хорошо жить где-нибудь на окраине большого города, видеть…

Возможно, при нынешнем человеке без того, чтобы в какой-нибудь мере не смешать поэзию с правдой и не выдать одно за другое, совсем и нельзя и что это вообще и не беда, но только при одном, конечно, условии, чтобы сам поэт обманывался, а не обманывал сознательно других…

…мягкие, у других сухие, и 1-й становится на ноги, и другой с сухими не бьет его, а тоже становится и ногами…

Хороший самец волку не дается.

Хромой укрывается во время пантовки (около дома), хромой от браконьеров.

1883 — Старцев купил остр. Путятин и стал сельско-хоз. (овцы) <3 нрзб.> и оленеводство.

Итак, рогач идет… (его путь, его тропы). Утро у оленух: они идут в кусты, большое стадо (500 голов); распределить стадо в 500 голов между Орлиным гнездом до Теняковской (в распадках, в горном камыше, наверху, где азалии, наверху, где одна сосна и ее тень, на Орлином мысу в связи с расщеплением сосен… В связи с ветром (переход, напр., из Голубой, Запретной и Барсовой падей в бухту Теняковского и проч.). Оленухи, распределенные в «гаремы», в разной степени готовности к coitus'y[15], и потому все рогачи в ожидании, могут и подраться, возможно, из ревности рогач старый загоняет в гарем и «подругу» (гарем — это невеста и ее подруги); точно так же со стороны самцов (рогач-жених и его враги). Среди этих гаремов одна эта самка, по следу которой шел тот рогач…

Мнение Долгаля: олени были бы сыты и этим кормом, если бы не снег, закрывающий мелкую травку (этот олень не может, как северный, разбивать наст), обрекающий оленя на полуголодные веники…