Дневники: 1936–1941

Вчера я ходила по магазинам, закупилась по мелочи в «Selfridges»; днем стало очень жарко, а я была в черном; удивительные погодные перепады этим летом: то буря, то жара, то холод. Вернувшись домой, я увидела длинную вереницу беженцев, словно караван в пустыне; они шли через площадь – испанцы из Бильбао, который, надо полагать, пал512. У меня на глаза почему-то навернулись слезы, хотя никто не выглядел потерянным. Бредущие дети; женщины в дешевых лондонских куртках и ярких платках на голове; молодые мужчины – все они несли дешевые чемоданы, либо ярко-синие эмалированные чайники и огромные кастрюли, наполненные, полагаю, вещами от какой-нибудь благотворительной организации; шаркающая процессия бежавших от войны людей, которые вынуждены таскаться по Тависток-сквер, по Гордон-сквер, а потом куда? Странное зрелище – они как будто знали направление; наверное, их кто-то вел. Один мальчик болтал, а остальные сосредоточенно слушали, как люди в походе. Полагаю, это и есть причина, по которой мы не можем писать так, как Конгрив.

24 июня, четверг.

Письмо от Оттолин с похвалой моей статьи о Гиббоне в NSN. Я вдруг заметила, что все друзья, которым не понравились «Годы», вечно хвалят мои статьи, чтобы убедить меня отказаться от художественной прозы и, полагаю, загладить свою вину за то, что им не понравились «Годы». Она сильно болела и уже думала, что пора прощаться513, но сейчас идет на поправку в Танбридж-Уэллсе514. Пипси515 читает ей «Эмму»516, а сама она читает Генри Джеймса.

Вчерашний вечер был тяжелым и бесплодным: я не понимаю, зачем Саксону517 понадобилось бросать Розмари на наши жернова, равно как не было никакого смысла приводить финку – белокурую искреннюю девушку, которая почти не говорила по-английски, а из сказанного понимала только треть. Сам же Саксон хранил почти полное молчание, доброжелательное, но снисходительное; ленивое. «Почему?» –снова и снова спрашивала я, и мне пришлось бы еще труднее, если бы не пришли Энн и Ричард Л. Дэвис, а вдобавок еще и Карин с Адрианом, которые внесли дисгармонию. Так что разговор не клеился, и мы прыгали с темы на тему. Бедняжка Розмари Бересфорд собирается преподавать английскую литературу детям в провинции. Энн очень непосредственная, пылкая и грубоватая, но в то же время чувствительная – любопытное сочетание, красота кариатиды, – немного помятая и побитая. Ричард, полагаю; эгоистичен, но достаточно любезен. Ребекка Уэст518 приглашала нас на ужин в тот вечер. Что ж, не знаю, было ли бы это лучше. Странно, что Саксон так беспричинно настойчив.

25 июня, пятница.

Вчера вечером были на встрече в Альберт-холле519. Клянусь, в последний раз. Ничего толком не слышно. Те, кто стояли позади, слышали из мегафона лишь обрывки фраз. Немного семейных сплетен. Несса, Дункан, Морган. О, но как же здорово, что меня представили Одену, который хотел, чтобы это сделал Стивен. Маленький жесткошерстный терьер; узкие глазенки; грубое лицо; интересный, я полагаю, но колючий, желтовато-бледный молодой человек. Чарльз Тревельян520 и другие. Потом речи. Потом полушутливый сбор денег; затем аукцион картин. Одна – Пикассо521, вторая – Каппа522. Все какое-то театральное, пустое и фальшивое. Воган [Филлипс] с перевязанной рукой выглядел трагичным и потерянным, – так я думала, слушая пение баскских детей, доносящееся из граммофона. Робсон523 пел, отзывчивый, податливый, негроидный, выразительный, раскованный, весь разгоряченный и вспотевший, будто явился прямиком из африканских джунглей. Я выслушала несколько упреков и благопожеланий. Итак: Банни простужен, Морган равнодушен, Оден радушен, Салли [Чилвер] дружелюбна; Кингсли Мартин беспокоен – мне он не нравится, – многословен, истеричен, и он вез нас домой, убирая руки с руля и жестикулируя – у Леонарда совершенно другой стиль вождения. Я тороплюсь. Некогда анализировать. Едем в Монкс-хаус. Никаких щенков. Прекрасный день. Олаф Стэплдон524 прислал мне свою новую книгу, что льстит мне, ибо три газеты назвали ее шедевром, а четвертая – провалом. Неужели я более расположена к нему, раз он, по его словам, восхищается мной? Ох уж это совершенно души – как его добиться? Берусь за «Конгрива» и собираюсь написать за три дня в Монкс-хаусе. Потом вернусь к «Трем гинеям» с новыми силами.

28 июня, понедельник.