Дневники. 1946-1947

Иван Тимофеевич (Филемон и Бавкида) ни за что (караул соседский) получал ежемесячно от меня 200 рублей. Он счистил снег с крыши и за это попросил еще 150 р. И в тот самый момент, как он попросил, он погубил всю свою карьеру (мы его поняли и отстранили). Так это правда, что с человеком надо съесть пуд соли: соль ешь – это надо! Но постижение человека совершается мгновенно, и случай возможен, когда поймешь и без соли. Но метод постижения – это соль, на соль можно всем опираться, а на случай только счастливому.

Занимаюсь с Женей проектом электрификации дома. Завтра он к этому приступит.

Отказал Константину в жительстве в моей избушке. Придется то же сказать и Марье.

18 Апреля. В пятницу после обеда постучался Женя – проводить электричество в даче, я хватился – нет ключа.

Я хватился – нет ключа, искал, Ляля взялась точить, ключа я не мог найти. Пошел дождь, я накинул плащ, и мы пошли без ключа. Дождь был не особенно теплый, лягушки прыгали редкие, вялые. Я с горечью думал о ворчании Ляли, стараясь очистить ее от этой истерической шелухи, присущей, оказывается, всем женщинам. Понимаю это явление как рефлекс материнства, как Надо самой природы, обращенное к детям своим. Так это и следует понимать: Надо, как надо носить, как беременность, как проклятие Божие: в болезнях рождать и в поте лица трудиться для добывания хлеба (к этому еще и драться за хлеб и любовь).

484

И рядом с этим Надо природы – какие в той же природе образцы свободы: эти порхающие с цветка на цветок бабочки, не имеющие даже пищеварительных каналов... да и мало ли всего! А наше искусство, все наше человеческое Хочется! А наше упование на то, что рожденный Девой сотрет главу змия (этот наш обдуманный путь к свободе).

По приходе на дачу оказалось, пробой держится на двух маленьких гвоздиках. Женя принялся за электрификацию. Завтра он поедет в город, привезет калоши и замок.

Ходили к директору и получили отказ в жилище семье рабочего, которого они же спихнули нам. Вообще директор этот человек из подполья гепеушного, т. е. человек малый, на малом месте, ищущий повода демонстрировать свою власть. Только при помощи Ляли я не вышел из себя, а колол его со смехом мефистофельским. Потом мы ходили к его жене, и я наблюдал после Надо (одного из факторов государственной власти) у женщины явление дипломатии. После дипломатической дамы спустились к Константину, герою нашей беды, и не могли понять, гордец он большой или тоже плут. По пути познакомились с новым соседом, башкиром и капитаном, танкистом, имеющим виды на разведение белых мышей.

Еще в этот день (пятницу) Раиса удачно начала портрет Ляли. Я долго рассказывал ей о судьбе Трубецких и Лопухиных, соревновавшихся в деторождении (как оказалось, в интересах рода). После рассказа осталось такое чувство, будто целые миры человеческие сошли в океан, а я на островке зачем-то живу и пишу о себе, стараясь представить свое как смысл всего прошедшего.

19 Апреля. Вернулась зима, все белое, летит снег. Лягушки все спрятались.

Много раз сегодня появлялось солнце и пряталось в летящих по ветру тучах. В промежутках валом валил снег, лавины белых крупных хлопьев закрывали собой темные ели, и опять солнце сметало с земли снег. И так весь день,

485

а вечером на заре ветер кончился и в светлой тишине начало морозить.

20 Апреля. Утром тихо, солнечно, морозно. Но, скорей всего, днем будет, как и вчера.

Женщина ходит между женщинами, как в музее между картинами. Они все замечают друг у друга и все разбирают между собой, и со стороны кажется, будто они и родятся только для своего женского суда. Но мужчина не обращает никакого внимания на средства, какими достигается общее впечатление. Он проходит между ними, как жених, выбирающий себе невесту по сердцу, но не по одежде. И, конечно, женщины иначе судят мужчин, чем своего брата: как он одет – это на втором плане и больше для глупых.

Раиса продвигает портрет Ляли, но портрета, вероятно, не будет, потому что Раиса не может чувствовать духовного человека («язычница»).

Сюжет, рассказанный вчера нам Раисой. Старушка одинокая, домик разваливается, некому помочь. Великий безучастный мир и одна-единственная, никому не нужная старушка годами за семьдесят. Приходит странник, ему тоже за 70 и никого из родных. Уговорили их жить вместе. Все повеселели, радость пришла: человек с человеком встретились. Утром бабушка злая сидит одна на ступеньках. – Чего ты? – Прощелыга оказался, я его выгнала. С чем пришел! мне за 70 лет, к смерти готовлюсь каждый день, а он с чем пришел! Не стерпело сердце, выгнала я его: пакостный старик. И опять одна.

Фокус рассказа: 1) Радость встречи человека в пустыне. 2) Неловкий шаг. 3) Чувство ада: ее вечность в том, чтобы сидеть на месте в ожидании, пока избушка завалится и выгонит ее к перемене; его вечность в движении, в ожидании встречи.

(Крестьяне до того обнаглели, что драли за свои углы невозможно. После долгих исканий мы нашли себе в Дунине

486

избушку с разваленным сараем, бабушка Лиза: печальные большие глаза.)