Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

На березах натюкнулись в почках зеленые носики. А ночью видел во сне опять, теперь уже, значит, через 45 лет Парижскую встречу. Итак, прошло почти полстолетия, и она все приходит с упреком: – С моей стороны было для тебя все: я тебе отдавалась – ты не взял; я за тебя хотела выйти и принесла тебе письмо к родителям – ты не захотел: я поняла это и разорвала письмо. Ты захотел взять душу мою – и взял: я с тобой, пока ты навек не закроешь глаза. <Приписка: – Нет, – ответил я, просыпаясь, – не ты, со мной теперь Ляля.>

492


К вечеру стало тихо, и пошел ровный дождь. Это было счастливым разрешением вчерашней тревоги.

Приехал художник Шурпин, забраковал портрет Ляли несправедливо. Но эти старые вхутемасники* тем хороши, что примитивны и цельны. Любил я когда-то мужиков, погибли они все, но в этих художниках воскрес этот мужик.

26 Апреля. После вчерашнего дождя пришло солнечное утро. Весь лес был одет крупными каплями. Лучи солнца, проходя сквозь насыщенный парами воздух, падали там и тут снопами, и в этом кругу света деревце, убранное каплями, сверкало иногда всеми огнями.

Солнце обнимало темный хвойный лес и теплом своим раскрывало на елях пасмурные тайники, освобождая последние семена из шишек. Слетело одно семечко в такую глубину темного леса, куда горячие лучи еще не дошли. Там от вчерашнего дождя натекла с деревьев и собралась лужица, теперь еще покрытая тонким прозрачным цветистым ледком.

Я смотрел на эти цветы в лесу, охваченном солнцем, и вспомнил прекрасную девушку в нашей столовой. Среди некрасивых лиц она была как это цветистое зеркальце природы среди темных стволов и корней, скрюченных и узловатых. Личико у нее было кругленькое, будто снятое с солнца, это солнце у человека было так правильно и тонко отделанное, как только отделывает в ранне-утреннем свете весной мороз свои чудесные зеркальца природы в тайниках темных лесов. В столовой сидит она, заметная отовсюду, и когда встает, то будто лебедь поднимает вверх опущенную голову, а чем выше поднимает голову, тем, как и лебедь, становится прекрасней. Только со страхом смотришь тогда на эту лебедь, превращенную в прекрасную девушку, – найдется ли для такой Иван Царевич?

– Как зовут ее? – спросил я вчера.

* ВХУТЕМАС - Высшие художественно-технические мастерские, учебное заведение, созданное в 1920 году в Москве.

493


– Таня, – ответили мне, – студентка. 

Я думал, она или в консерватории, или в поэзии, или в живописи.

– Она изучает музыку? Мне ответили:

– Нет, она изучает нефть.

Разговор наш оборвался на этом, а теперь, удивляясь цветисто-ледяному зеркальцу природы в лесу, охваченном солнечным жаром, я почему-то вспомнил Таню, и мне показалось – это она! Еще несколько десятков минут, и от чудесных прозрачных цветов мороза, этой чистоты, ясности тут останется вода, а там?... неужели от этой чистой девушки с такими ясными глазами тоже останется одна только нефть? Но какой чистотой веет в душу от этих цветов мороза.

Елена Оскаровна Лещинская еще с прошлого года целится написать мой портрет, но теперь ее подруга по институту Раиса Зелинская перед самым носом перехватила ее модель.

– Раиса Николаевна, – сказал я ей сегодня, – просила меня никому не даваться, пока она не кончит. Да и мне самому неприятно служить моделью одновременно двум женщинам.

– Вполне вас понимаю, – ответила она, – я подожду. Ну, как у нее идут дела с портретом?

– Чудесно! – ответил я, – она очень талантливая.

– Очень! – подтвердила она.

– И что мне удивительно, – сказал я, – она превосходная мать, как она воспитывает двух своих мальчиков, где вы такое видели! Как редко в женщине соединение служения семье без ущерба искусству и служения искусству без ущерба семье.

– Совершенно исключительное явление! – согласилась Елена Оскаровна.

Я смотрел на эту Елену и дивился, как она, женщина, претендентка на модель, так искренно подтверждает совершенство своей соперницы. Тогда я опустил свой душевный зонд еще поглубже.

494


– Признаюсь, – сказал я, – Раиса меня увлекает, она очень интересная женщина!

Елена потупила глаза, чуть-чуть покраснела и ничего не сказала.

И я понял, все, все можно уступить Раисе: талант, материнство, образование, ум, но женщину – нет! Прекрасная Елена должна быть интересней прекрасной Раисы.

27 Апреля. Утром не было солнца, но прохладно. Вечером стало теплее и моросил дождь.

На тягу не хожу: проходит моя охота, связанная с одиночеством, нет одиночества, нет и охоты.

На березах еще вчера явились вилочки, двойные и тройные, черемуха раскрывается.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары