Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Устиновичу: «Соки земли» – название замечательной и когда-то любимой и популярной в России книги К. Гамсуна. И потому название Вашей книги теми же словами неловкое. Подражание форме календаря Пришвина слишком уже подражание и в существе своем незаконно и не нужно (есть уже вещь, для чего ее повторять?). Есть в книге целый ряд рассказов как сочинения на тему. Напр., можно коротко и ясно сказать: по шерстинке, оставленной раненым волком на кусту, я догадался о направлении убегающего раненого волка. Вы же пишете «на тему» шерстинки волка целый рассказ «следопыта». От этого блинопечения необходимо отделаться и помнить всегда, что только крайняя необходимость принуждает нас умножать слова. Есть, однако, в книге целый ряд простых рассказиков, в которых примерка автора к Пришвину дала хорошие результаты: рассказы охотничьи, т. е. болтовня о природе, делаются рассказами литературными. Рекомендую в дальнейшем не смотреть на Пришвина и вообще меньше думать о литературности, а больше о содержании, которое нужно передать с наименьшим расходом своих собственных слов.

Смотрели чудесный фильм «Погонщик слонов», и я намотал себе на ус героя, мальчика, получившего божеские

495


почести. Мне нужно тоже так же просто сделать своего Зуйка, только незаметно в «Царя природы» вместить Аполлона с глазами, да не безглазого античного, а с нашими современными глазами.

Раиса во время сеанса сказала мне две хорошие вещи: 1) что после смерти Есенина принесла ему на могилу образок. 2) На слова мои о женщинах, в числе которых в болтовню мою попала и Ляля, ответила: Валерия Дмитриевна стоит далеко выше всех нас, обыкновенных женщин, она вообще исключение, и с ней нельзя сравнивать или ее вмешивать. – Простите, – ответил я, – сболтнул. А с вами бывает тоже так: сболтнешь, и стыдно, а слово, знаете поговорку: не воробей. Бывает с вами? – И еще как! – ответила Раиса и расхохоталась. Чем-то она мне очень нравится, и при наличии Ляли отношения мои с ней какие-то детски-пастушеские, чистые и невинные. Не будь же Ляли у меня, непременно бы все перешло в глупости. Вот и видишь теперь, какой чудесной очистительной грозой был мой страшный роман с Лялей, какие умные слова я написал в «Фацелии» о любви...

Жених у Тани очень хороший мальчик, но пониже ее ростом, как будто она Лебедь, а он только гусь. И пока они по-детски любят друг друга, как Лебедь и гусь голова к голове у воды глядят вниз на рыбку – все хорошо! Но что будет, когда Лебедь, желая встряхнуться, развернет вверх свою лебединую шею, поднимет свою лебединую грудь, взмахнет своими лебедиными крыльями и полетит. Она полетит, и за ней полетит не лебедь, а гусь...

Увидел маленькую птичку, и когда она с кустика на кустик перепорхнула на сирень с зелеными бутонами, с большой радостью узнал в ней яркого разноцветного щегла. И тут же увидел, что сверху с неодетой березы между ее весенними крестиками, вилочками, сережками и шоколадными почками следит за птичкой внизу другой щегол: она прыгает внизу, а он с веточки на веточку наверху, она с кустика 

496


сирени на смородину, а он [с] березки на березку вверху. Щегол – это моя детская любимая птичка, и, мне кажется, от нее получил я свое неуемное и стыдливое жизнеутверждение. Кто же у них теперь, думал я, там внизу действует, и кто сверху следит, ни на мгновенье не выпуская другого из виду, он наверху, она внизу? Или, наоборот, он внизу. Перышек, отличающих у щеглов самца и самку, нельзя было разобрать издали, и я стал решать задачу по человеку...

28 Апреля. Ни тепло, ни холодно. С луга в речку быстро уходит последняя голубая вода, и вслед за тем скоро сам луг становится как вода, только не голубая, а зеленая: голубая вода в речку уходит, зеленая приходит на луг, а на черный квадрат выдрался трактор и затарахтел.

Лягушку все знают, как она квакает в теплой воде, когда ей хорошо, но мало кто слышал, как она пищит, когда она попадает в зубы собаки. Я первый раз в жизни своей услышал этот звук, быстро оглянулся, освободил несчастную лягушку. Она скакнула в ручей, и быстрая вешняя вода унесла ее. Лягушка исчезла, но панический звук остался во мне. И так все в природе, наверно, так же умирает и оставляет в душе человека что-то свое. И это все от природы, скопляясь в душе человека, ищет выхода, образует талант, создающий новую природу. Может быть, затем и существует на земле человек, чтобы данную дикую природу, обреченную на звериную борьбу за существование, переделать на человеческую в единстве закона и милости.

И, может быть, тоска человека о какой-то чудесной природе и есть начало мук возрождения им новой милостивой и прекрасной природы. И, может быть, эти муки возрождения и радость явления в мир нового, небывалого, мы называем искусством.

Электрификация дачи закончена. Теперь надо переложить печи и выкрасить стены.

Этюд мой делается на даче, портрет – в доме отдыха. С Раисой у меня отношения веселые, вольные, у 

497


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары