Дневники. 1946-1947

это не секрет, говорю, у меня нет ни папаши ни мамаши, а все равно каждый пожилой человек есть папаша и каждая старушка мамаша. Вот я за них воевал. – Да нет, говорит, это у всех папаша и мамаша, а вот что ты им дал, что сам получил? И показывает на себя: вот у меня, а что у тебя? Ну, это не секрет, конечно, я ничего не мог ответить, и сейчас это мне вопрос.

После этого вопроса он подвел, что будет война, и у них оружие, и они нас победят. Как я ни уверял, что войны не будет скоро, как я ни ссылался на наше оружие идейное, он все это принимал как мою политграмоту. И это голос голодного... это не секрет, конечно...

Какой глупый человек этот столяр Лаптев, а между тем его рассказ «Не секрет!» глубоко запал в душу. И тоже вспоминается, как Вася Веселкин намекнул, что все исходит от властных людей и определяется, а массы? массы далеко, далеко...

Кладовая солнца.

Царь природы. Еще когда я был в «краю непуганых птиц» и записывал сказки, меня поразили певцы былин верой в своих героев времен Владимира Святого. Нам это – древняя словесность, а они этим живут.

Но какая же внутренняя связь может быть между человеком того времени и человеком со-временным?

На этот вопрос я отвечал себе образом Надвоицкого водопада: сколько существ всевозможных форм образуют струи воды, падающие на камни, и все-таки водопад един. Так и весь человек, падающий и восходящий, падающий во времени и восходящий, как восходящий «царь природы».

И еще после этой мысли мне приходит всегда другая мысль о себе: что мой жизненный путь в искусстве слова мне представляется прогрессивно восходящим и в каждый данный момент я знаю, куда мне идти. И все-таки я не прямо иду, а возвращаюсь назад домой, как певец былин, и оттуда самому неведомым путем, как будто просто прыжком по воздуху, оказываюсь впереди, в своем времени.

679

Вот почему и трудно расположить свои литературные опыты по непрерывно восходящей линии своих достижений.

Однако внутри себя эта линия существует, я прямо вижу ее, как лестницу.

На первой ступени этой лестницы мне казалось, что я покидаю свою родину, стремясь найти ее лучшее в какой-то другой стране, в каком-то «краю непуганых птиц», в какой-то земле, где иду я «за волшебным колобком». И всякую новую землю я как бы открывал, роднил, делал то самое, что делают все путешественники всех времен: расширял свою родину.

Мне казалось тогда, что я шел скорее мира и догонял его, и брал из него то, что мне надо было.

Но с некоторого времени, как я правильно где-то записал, у меня переменилось мироощущение, как будто я стал, а мир пошел вокруг меня.

Пусть я далеко спустя после этого куда-то ездил открывать новые страны и, действительно, по-своему открывал, и писал несравненно лучше, чем в юности («Корень жизни»), но все равно я уже пел в этих вещах о старом, как поет певец былин в наше время.

С тех пор, как я стал, моей мечтою было так писать, чтобы все меня понимали, как понимают все народную сказку. Я шел как слепой или человек с завязанными глазами. Чувство природы, сохранившееся в своем чистом виде, без искажения натуральных предметов только у охотников, мне очень помогло.

Успех моих охотничьих и детских рассказов для меня был не тем успех, что их все и у нас, и за границей стали хвалить, а что мог себя, как образованного и сложного индивидуума, утопить и так где-то под водой остаться в живых.

(Пояснить, как тонут совсем и как остаются декаденты поэзии: как ярко и легко можно писать о себе. Хорошо и легко об этом говорить, но как сделать? чтобы это была география, чтобы я мог в ней уснуть, «но уснуть не тем холодным сном могилы».)

680

Детские рассказы в этом отношении мне были еще показательнее, чем охотничьи, потому что детские рассказы, напечатанные в детских журналах, не попадают в поле зрения большой литературы и в них можно совсем бескорыстно продвигаться вперед.

Мало-помалу, набравшись сил, я дошел до той смелости, что когда был объявлен конкурс на лучшую детскую книгу, я принял его как вызов и получил первую премию. Ни Нобелевская, ни какая другая премия не могла бы мне доставить той радости, какую я получил от этой моей премии за детскую книгу.

Может быть, в несознаваемой глубине души все полвека, начиная с записей сказок в «Краю непуганых птиц», я стремился написать свою народную сказку со свои личным мифом, а не взятым со стороны напрокат у народа, как пишут у нас «сказки».

Но самая главная радость от «Кладовой солнца» мне была в том, что этой сказкой, наконец-то, открылся мой выход от маленьких вещей к большому сказочному роману.

5 Октября. Вчера весь день сыпал осенний холодный дождь и так осталось в ночь. Утро пришло в серых и местами твердо-синих облаках с просветами. Собираюсь ехать за картошкой на базар, но если пойдет дождь, не поеду: не привезут картошку. Не могу даже назвать это паникой (от речи Вышинского), а скорее всего, просто разумным расчетом: ясно, что хлеб будет дорогой, что денег взять негде, значит, картошку надо беречь.

Вчера закончил запевки к шести отделам книги «Моя страна».