Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

обязательство для себя - «слушаюсь!» (ich muss). И тогда новая душа начинает новую борьбу с установлением общества, как с необходимостью, обретая в этом свой долг (ich soil). Бредняк (ивняк) = бредовые кусты (ивы).

7 Августа. Серое утро, пока без дождя. Собираюсь решить вопрос, можно ли здесь оставаться или ехать в Пушкино. За эти дни истрачено: 1 тыс. за лес, 500 за цемент, 500 на доски для дверей, 500 руб. Валентину на заказ духовок и еще что-то, 370 - проводка электричества.

Решено о стороже: Вас. Ив. предлагает в Москву дочь.

Переписал, расширив первые главы (1/2 листа). Похоже, что так и пойдет вся работа красками по углю.

Навись серая осталась на весь день. Вот-вот, казалось, дождь, но обошлось. В лесу было тихо, задумчиво, прохладно и сыро: совсем осенний день, но грибов нет, одни сыроежки.

У человека нынешнего слово не держится (в смысле «не давши слово, крепись, а давши слово, держись»). Сущий моральный понос. Если кто что обещал, то действуй немедленно, иначе понос все вынесет.

8 лесу валят мой короедный лес по 30 р. кубометр. В доме одна печка наполовину готова. Ставят ворота. Расчищена дорога для машины. Электр, введено, вечером дом светится. Сделаем!

8 Августа. Утро серое с нависью, как вчера. В лесу задумчиво. И уже редко встретится липа, у которой бы не было золотой веточки.

Вчера с Валентином говорили об обходе обиды. Он говорил, что имел врага, которого искал убить. Но ему встретился председатель ревкома, поймавший врага, убившего его отца. Он мог бы его расстрелять, но не сделал этого, а сам три ночи не спал. После того и В. не стал больше искать своего врага. Вообще факт смерти за зло не

240

удовлетворяет. - А вы как? - спросил он меня. - Я обыкновенно отвожу душу на что-то другое: раз было, весь трясся от злости, но схватил ружье, заряженное картечью, разнес вдребезги ворону и совершенно успокоился.

Вечером из-под туч у реки светила огненная полоса зари. Мне пришло в голову, что Травка в моем рассказе в какой-то мере есть ответ на те вопросы, которые поднимает заря у реки, лес и летучие мыши. (Жулька и за ними пробовала гоняться, но они скоро исчезли в тумане.) Да, это так: на такие вопросы ответ может быть только делом оформления мысли.

Старые вещи разделяются на те, которые не годятся и их бросают, и на те, которые делаются лучше и дороже от времени. Охотничий домик чайного короля Попова, в котором я живу, выглядит теперь лучше, чем при хозяине.

9 Августа. Вчера к вечеру солнце на западе прорвало толстое небо и садилось в огненных клочках. Сегодня облачность не серая, а синяя с просветами. На рыбалке познакомился с инженером Фроловским Петром Александровичем.

Большой навозный, черный с отливом жук пустился летать по прямой, развивая большую скорость. С разлету он напоролся на колючую проволоку. Острие пронзило ему место, соответствующее нашему началу спины. И остался на проволоке, умоляя всеми лапками о помощи. Я снял его и, отпуская, сказал: - Не летай, дурак, напрямик.

Вспоминаю одну женщину: я жил с ней, а через много лет встретился и «там прошлого нет и следа» и даже больше, мелькала мысль «как это я мог с ней!». Другую - тоже так, и третью... Но я не могу представить себе Лялю в том же положении, потому что с ней у меня было не только по плоти, и вот это «неплотское» остается навсегда, и оно именуется «духом». И если говорится «родился от Духа

241

Свята» - это родился от этого... Но, впрочем, и не только от этого одного.

Коммунизм уничтожил личную жизнь, но теперь личная жизнь, напрягаясь, вступает в борьбу с коммунизмом: коммунизм не может обеспечить работника, и он после казенного дела должен работать на себя (налево).

Коммунизм готовил людей к войне, а личная жизнь, ныне возникающая, создает то, что называется «мирной жизнью».

Выходом из этих «ножниц» может быть только установление законных (а не «налево») форм личной жизни..

На очереди вопрос формирования личности в условиях коммунизма (возрождение).

Лена сказала, что ее хозяева «ужасно хитрые» (он еврей, она полька), и это у нее значило - эгоисты, т. е. умные для себя (хитрость и есть ум для себя). Не хватает аналогичного хитрости имени, определяющего любовь для себя.

10 Августа. Вчера, наконец, очистилось к вечеру небо и луна вся целиком поднялась над нашей усадьбой. Девушки орали песни безобразно, а где-то в стороне кто-то чудесно играл на гармонии, два женских голоса мило пели, и их пение было лучше всего, лучше луны и согласно со звездочками между сучков.

Я подумал о природе под эту песенку, что «природа», как все ее понимают, есть не что иное, как чувство гармонии человека со средой, явится это чувство в себе - и человек, выходя из себя, радость свою называет природой. Так точно о хорошей согласной и ладной семье говорят: какой это прекрасный дом. А природа - это дом человека.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное