Дневники. 1984

Несколько поразительных моментов почувствовал от осмотра города. Сверху — вид Цемесской бухты. Памятник погибшим кораблям из бронзовых волн, на каждой из которых абрис и название судна, затонувшего в 1918 году, помечено и расстояние от берега. Невольно вглядываешься в прозрачную воду: не покажутся ли призраки? Хорош и гранитный красноватый коленопреклоненный матрос, глядящий на воду. Все на века. Трагично и сильно. Здесь же где-то и сгинувший по халатности с пассажирами несколько лет назад «Адмирал Нахимов».

На другой стороне огромный, в духе монумента на Пресне, памятник высадки куниковцев. Идея потрясающая: чудовищная плита, как часть судна, и выходящие через десантный люк люди. Видно, что все это стоило немало. И со всем можно было бы смириться, даже с торопливостью Л.И. Брежнева, стремящегося отбить себе место в бессмертие. Но памятник этот проецируется на бедность ближайших бетонных пятиэтажек. Я представил себе маленькие кухни, тонкие, лишенные звукоизоляции, стены и подумал: а нельзя ли было воздвигнуть что-нибудь подешевле?

Утром бегал и купался. Вечером опять болит левая нога. Сосуды.

22 февраля, вторник. В моих двух комнатах два туалета, два радиоприемника и цветной телевизор. Идут Олимпийские игры. Иногда, когда заканчивается передача, бывают странные и смешные моменты: реклама подпирает конец программы, а переключаешь на другую — там тоже банковские дела, мебель для офисов или аукцион московской недвижимости, но в это же самое время и по радио продают по самым дешевым и убыточным для продавца ценам партии английского шоколада или итальянской обуви. Ходил давать телефонограмму по случаю 23 февраля. По дороге купил «Литературную газету»

«Москва, Литинститут, Льву Ивановичу Скворцову.

Дорогой Лева, поздравляю тебя и в твоем лице всех наших оруженосцев профессорского, преподавательского, студенческого, аспирантского и технического контингентов с былым праздником Советской Армии. Желаю всем здоровья. С особым волнением вспоминаю наших фронтовиков: Георгия Ивановича Куницына, Михаила Петровича Лобанова, Юрия Давидовича Левитанского и всех других. Пошли им Бог долгих лет жизни. Сергей Есин».

Интересно, как воспримут этот текст?

В санатории много увечных детей: хромота, волочит ножку, согнутая ручка. Глядя на них, сердце обливается кровью. Но еще больше жалко матерей.

«Литературка» идиотически пытается меня «достать». Опять о валютном окне в институте. Мерзко. Действительно, вторая древнейшая.

23 февраля среда. Вечером шел по лестнице, на ступеньках Антон (лет 6, без руки) играет с приятелем в электронную игру. Бодро, без смущения нажимая культей на кнопку.

Сегодня же вечером танцы. Все увечные ребята любят танцевать, и делают это очень ловко. Элегантный Алексей перетаптывается на месте. Антон же любит плавать и все норовит прыгнуть с вышки.

Вечером объявили о решении Думы об амнистии. То, что голосовал против Гайдар, понятно. Даже смятение я прочел на его лице по ТВ. Я с ужасом воспринимал эти события, зная Бэна. Боюсь, он не остановится ни перед чем. От судьбы трудно уйти, когда человек обходит ее виток, она догоняет и хлопает его.

Не вернуться ли мне в Москву? Страшно.

Написал сцену обольщения. Хорошо. Роман скользит, как плохой конькобежец. Но образ, кажется, я поймал.

Днем был с Алексеем и Петром на дне рождении Людмилы Андреевны. Странная компания. Богатый, многообильный стол. Какая-то неясная молодежь.

24 февраля, четверг. Плохо спал. Отхожу от вчерашних безумств. Возраст таков, что уже два бокала шампанского для меня — излишество. Вчера поздно выяснилось лицо дамы, которая нас пригласила. Она многие годы работала в бюро туризма Анапы, продала квартиру за 27 млн. и уходит в монастырь. Думаю, что просто временно выплывает в другую жизнь, прячась от кого-то. Судя по разговорам за столом, мирской жизни она не прерывает. Раньше мы привыкли, что имидж санатория до некоторой степени спасает нас от нежелательных знакомых. Я понял, что мою общительность надо попридержать.

Сегодня выступил Ельцин. Надоело слушать речи, написанные помощниками. В этом смысле Ленин, да и Сталин, были интереснее, в их выступлениях чувствовалось собственное дыхание.

Немножко писал.

25 февраля, пятница. Когда возникает свое — исчезает чужое. Жил я более или менее спокойно до 13.30 . Позвонил С.П. Что-то происходит с арбитражем. Ольга Васильевна, наш главбух, сказала: Есин специально уехал, а я на суд не пойду.

Второй раз охватывает меня всепоглощающий гнев по ее поводу. Пошел и сдал билет. Еду в Москву 28-го, на 10 дней раньше…

Но одновременно С.П. передал мне телефон в Анапе некоей Светы, моей родственницы, которая только что мне звонила. Светлана Ивантеева из Владивостока? Света из Дубны? Это племянница Светик, дочь Тамары Мироновой. Нашел ее (Черноморская, 46). Сели, поговорили, сколько вспомнили о нашем детстве. Боже мой, куда все улетело? Покойники живы в моей памяти.