Читаем Дневники полностью

Вагон был почти пуст. Только в противоположном конце его сидели, сгрудившись, несколько подвыпивших железнодорожников. Сначала они шутили,— и довольно вольно,— затем один, длинный, красивый мужчина с голубыми глазами навыкате, стал рассказывать. Сначала его слушали невнимательно, однако вскоре голоса затихли, да и рассказчик заговорил громче. Мне было не до слушания рассказов, но электричка от самого Сукова пошла с частыми остановками в поле — что-то не ладилось на рельсах, что-то чинили,— мы опаздывали, я стал прислушиваться к рассказу. Торопиться мне было некуда, до заседания в “Правде” оставалось несколько часов, да и признаться, самый рассказ заинтересовал меня. Он имел некоторое отношение к моим мыслям. Все же тема казалась мне столь щекотливой, что я делал вид, будто смотрю в окно, пока не услышал голос голубоглазого:

— Пассажир, а вы чего скрытничаете? Я считаю, что теперь об этом стоит послушать, что говорит рабочий класс. Подсаживайтесь.

Я и подсел.

406

В “Правде”, как и следовало, собственно, ждать, ничего о докладе Н.С.Хрущева не было сказано — ни в докладе главного редактора, ни в выступлениях писателей. Говорили, что рыба погибла в водоемах, что вредитель губит лес и о других хозяйственных надобностях [нрзб.] важных, но не в эти часы, думалось мне.

Я и высказал свои думы, коротко, несвязно, горячо; выпалил, как говорится. Наступило некоторое замешательство, а затем взял слово гл. редактор Сатюков и долго трепал меня в зубах, как щенка, которому он не позволит “заигрывать с империализмом”. Да, так и было сказано. К счастью, за меня заступились писатели,— даже А.Сурков, не очень-то жалующий меня и поднесь.

Обратно я ехал, уже держа в кармане печатный текст доклада Н.С.Хрущева.

Вагон электрички был полон. Я не мог, конечно, читать доклада, но, томительно ожидая Переделкино, вспомнил утреннюю поездку и рассказ железнодорожника. Рассказ мне показался теперь еще более значительным, чем утром. Я достал блокнот и записал главные факты рассказа.

У себя на даче, после прочтения доклада Н.С.Хрущева, я снова

407

вспомнил рассказ железнодорожника и записал его во всех подробностях, которые только мог вспомнить.

Сейчас, 9—12 апреля, у меня вирусный грипп. Температура невелика, и я имею возможность если не работать, то просматривать свои рукописи. Под руки мне подвернулись записи “Машинист Игнатий Гнутов”. Я перечел их, подправил, кое-что добавил, словом, дал рукописи вид, пригодный для чтения. Не думаю, что рассказ можно или даже следовало печатать сейчас, но годы идут, боли проходят и если случается время, когда из-за боли перехватывает горло, то приходит и такое, когда об этой боли можно говорить без содрогания и ужаса. Возможно, и для этого рассказа придет это время, тем более, что он интересен как след своеобразного народного творчества, своего рода образчик железнодорожного фольклора, сказка на современную тему: для подлинных событий он слишком строен, логичен, слишком ясен. Разумеется, я записал его своим стилем: из-за взволнованности я не мог запомнить манеры рассказа железнодорожника, да и вряд ли в этом есть надобность.

Ну, а теперь перейдем к самому рассказу93.

12 апреля 1960 г.

Переделкино. Постель.

 

1962 год

 

Ялта

Итак, мы 30 декабря 1961 года приехали в Ялту. Над Яйлой и ниже — туманы, но в самой Ялте и Нижней Ореанде — солнце и тепло. Весь день 31-го мы гуляли и восхищались парком. Впрочем наш “Люкс” тоже недурен: две комнаты, ванная, а главное, поразительная тишина. Ни моря, ни машин, ни людских голосов, даже птиц,— здесь зимуют скворцы, есть и воробьи,— не слышно. Ни пароходов, ни самолетов... чудо!

 

1/I.

Прогулка среди дубов и сосен по треснувшему шоссе, среди труб к золотому пляжу.

408

2/I

Осмотрел овраг. Прогулка. Начало “Художника”94.

3/I.

Прогулка. Вчера был дождь. Сегодня с половины дня солнце. Вечером — кино.

4/I.

Солнце, сильный ветер. Прогулка. Странное облако над морем. Снег идет при бестучном небе. Ветер гонит снег.

5/I.

Холодно. Солнце. Прогулка в Ялту. Встреча с Кавериным.

6/I.

Прогулка на Золотой пляж. Волны. Чувствую себя лучше. Кормил лебедей и — все. Погода по-прежнему солнечная. Покупал газеты на почте и разговаривал со служащими.

7—8/I.

Солнце — первую половину дня; прогулка по Царской тропе: полуразрушенной после Ореанды берег моря. Вечером ударил дождь, который продолжался весь сегодняшний день, да и вечером читал, лежал, купался.

Два вечера смотрели фильм Лукова — “Две жизни”. Чепуха. Лис съел красивую венценосную цаплю. Не везет царям!

14/I.

Тоже светло и сухо, и мы тоже у моря. Легкий прибой, на дороге у каменных стен кучи дубовых листьев, сложены лодки, настилы на сваленных бензиновых бочках, груды лежаков, зонтов и всюду на дубах зеленый плющ.

15/I.

Облачно. Но выходит солнце и дождя нет. Много гуляли. Таня и Антон уехали95. Павлины сидят на перекладинках у окон.

409

 

20/I.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное