Сегодня утром был легкий дождь, ходили тучки, но к полудню прояснилось и стало жарко. К обеду стал клевать хариус: Николаев поймал их несколько штук на примитивное оружие каменного века: — крючок, спиннинг, сети не дают ничего.
Вокруг болота — речка, ива и березняк, смородина и черемуха, а ближе к берегу — заливной луг. Долина шириною, пожалуй, меньше километра. Село здесь [нрзб.]. Да и в окрестностях нет места, где бы стояло село, а между тем на холмике — старинный крест с кованым гвоздем — с орнаментом, полусгоревший другой крест и “голубец”, так называется деревянное надгробье, похожее формой на небольшой саркофаг. Он пришел к нам из Египта, от древних подвижников, через Грецию и Рим,— и вот в тайге вырублен из лиственницы, с краю обгорел (должно быть — был тут пожар), а где их тут не было? О пожарах — разговор с лесником: “Хорошо, если есть геологи — помогают, а у остальных своя работа”. Кто тут похоронен? Следы могилы, может быть, стояла и часовенка, но сейчас ничего нет, кроме березовой рощи.
Лесничество: 600 тыс. га леса. Вот и понаблюдай за ним! Да и зачем. Что ты можешь (их четверо, лесников) сделать?
Все жалуются, что нет карабинов, [нрзб.] утверждает, что есть у каждого. Уходит с обыкновенным дробовиком, а в тайге меняет стволы. Плохо с патронами:
— Самим делать трудно. Наконец поймал.
— Ух, ты!
Мы — в протоке. Против нас — остров, огромная [нрзб.] с купой берез внутри. Может быть, там жили старожилы? По ту сторону ручья за березами с ослепительно белыми стволами и
431
нежной зеленой кроной, особенно нежной на фоне сосен,— вижу квадрат зелени — может быть, там стояло два-три двора,— а от них кладбище?
На западе тучи. 5 часов вечера. По-видимому, опять будет дождь. Жарко. Мошкара. Японская сетка помогает, но они набиваются снаружи, а пропитать ее [нрзб.], вряд ли удастся: нейлон не примет.
Я прочел неправильно. Было на голубце написано — “Б[нрзб.] Новач”.
Я устал. Дул холодный ветер на реке. Я пытался согреться греблей, но это мало помогало.
Прошли порог и подпорожек “Сестры”. Порог мы обогнули, впрочем не доезжая порога, сели на камень,— легко и мягко, словно на подушку, и так же легко снялись. По берегам порога много шестов, которыми плотовщики управляются со своими миниатюрными плотами, мы встретили два-три таких плота, не то брошенных, не то унесенных рекой. На этой реке нет ни заводей, ни бивших [нрзб.], встречается только несколько островов, небольших, в четверть километра, возле которых река раздваивается,— и это все ее капризы. Она извилиста, течет в [нрзб.], в ее течении есть строгость, суровость, в половодье,— небольшое, впрочем, как сейчас,— величавая.
Черемуха, объеденная медведями. Гоше мерещатся всюду медведи, и он делает вид, что их не боится.
Косцы. Балаган. Скот с села Шинки. Пастухи или работают, или собирают черемуху.
— Сколько скота? Он кричит точно:
— 249 голов! Вы — откуда, кто?
— Писатели.
— Так, так...
Он не успел сказать нам, что он думал. Река пронесла нас.
Мы остановились у ручья, за каскадом.
В 8 часов вечера — дождь.
24 авг[уста].
4.30 дня. Дождь как начал вчера, так и льет, не переставая. Летит за почерневшими стволами деревьев туман, ветра нет; к счастью, не очень холодно. В дожде этом есть даже и привлека-
432
тельное, не говоря об изменении пейзажа, все ходят насупленные, мокрые, высушиться негде — мешает дождь, даже большой костер не помогает. У соседей в их палатке мокро — пробил дождь, наша палатка — польская, хорошо выносит непогоду.
Варим кашу. Неподалеку стоит кедр с высохшими ветвями — варим кашу с их помощью. Рыба по-прежнему не клюет.
Говорят, до устья Меньзы осталось не больше 40 километров, и один порог.
— Рассказывали, что на реке возле Антата, километрах в 40 выше, во время войны скрывался дезертир. Он был так страшно напуган медведями, что обрадовался, когда его арестовали, и особенно, когда не расстреляли, а отправили в штрафную роту. Там он проявил чудеса храбрости, получил два ордена и когда вернулся в Читинскую область, написал в анкете, что жил некоторое время в тайге, его направили в Алтай, он так испугался, что получил инфаркт и увольнение со службы — по болезни. Не спорю, может быть, все это сказка.
О лекции по международному положению. Бабы испугались двух лекторов, приехавших на лодке, и одна из них побежала к Агафону Герасимовичу, [нрзб.] насмотревшемуся шпионских фильмов. Он кинулся ловить шпионов, но они, тоже напугавшись, усердно гребя, скрылись. Старик все твердит про “Опасны тропы” и смотрит на вас широко открытыми, но плохо видевшими глазами.
— На охоту не хожу, разве на белочку. Белочку еще [нрзб.].
Шпиономания, как видите, проникла глубоко, даже в тайгу. Каждый встречный смотрит на вас если не испуганно, то крайне пытливо.
— Как,— спрашиваю у семейских,— отличен вам говор?
— Очень.
— Но — понятно?
— Понятно,— отвечают они.
Разводим мокрыми дровами костер. Проплывает лодка. Нам не хочется мокнуть,— и мы решаем ночевать.
А дождь льет и льет.
Каково-то охотникам в такой дождь в тайге, в шалаше с мокрыми собаками?
Что-то просветлело. И капли бьют в палатку реже.