Дневники

Я очень опасался, что мне в «Динамо» не дадут ни пороха, ни дроби, и поэтому написал туда обширное письмо, где ссылался и на «Известия», и на «Информбюро», и еще на что-то. Единственный остроумный человек, встреченный мною в Ташкенте, начальник «Динамо» сказал, глядя на эту бумажку:

— Под такое заявление надо три пуда пороха выдавать, а вам небось и надо-то килограмм?

— Видите ли, я всюду пишу под три пуда, а мне и десяти грамм не дают, — ответил я.

Он улыбнулся и промолчал. Умница!

27. [IX]. Воскресенье.

Писал «Хлеб», хотя болела голова. Сходил на улицы окраины, куда совершал весенние прогулки. Все выжжено, пыльно, мальчишки камнями сбивают орехи с деревьев, женщины в европейских платьях, идут мужчины с мешками — видимо, на призывной пункт.

Разговоры все те же — как бы уйти от трудовой мобилизации, увозят «Сельмаш» и 84-й из-за плохих коммуникаций.

На холме [нрзб.] и какие-то интеллигенты складывают дом из кирпича. Суетятся, как суетился, наверно, Робинзон Крузо, когда строил хижину.

28. [IX]. Понедельник.

Судя по скупым намекам сводки, положение в Сталинграде отчаянное, да и в Моздоке немцы идут.

Обедающие в Доме Академика профессора выдумали, для сбережения обуви, ходить не по тротуару, а по рельсам — «обувь меньше трется». Я видел сегодня профессора Б. И. Сыромятникова, доктора юридических наук, в кавказской войлочной шляпе, трепетно покачивающегося по рельсам.

Выправил охотничье свидетельство. В охотничьем магазине можно приобрести ружье «Перданку». Я написал комиссару Анисимову просьбу — одолжить мне его ружье на две недели. Если не даст — куплю «перданку». Это будет похоже на хождение по рельсам.

Был вечером А. Эфрос. Спорили о важности беспартийного воздействия на массы, в смысле советском, конечно. Я говорил, что имеет полное право и так или иначе будет выражено в прессе, может быть, даже созданием газеты. Эфрос отрицал. Придает большое значение образованию. Ну, это и естественно — профессора обычно всех непрофессоров считают дураками. Шестопал сказал, что заводы из Ташкента не эвакуируются и уговаривал меня поехать в Москву: «Надо показаться». Когда я сказал, что меня в Москву не тянет и что я, как выяснилось, с большим удовольствием могу жить в провинции, — он выразил крайнее удивление. Опять профессорский взгляд. А я верно, с величайшим удовольствием, поселился бы где-нибудь у гор, возле русского села, имел бы большую библиотеку, коня, — и больше мне ничего не нужно. Разве бы скучал только по радио!.. Но, должно быть, не судьба.

29. [IX]. Вторник.

Радио: немцы превосходящими силами атакуют окраины Сталинграда. Тяжелые бои. Но, видимо, Сталинград все-таки держится.

Днем пришел седой, худой профессор Мезерницкий.

— Я у вас ничего просить не буду, — сказал он, — я просто скучаю и ищу москвичей.

Два месяца назад он выехал из Саратова. Он пригласил к себе, пообещал угостить водкой, вспоминали общих знакомых — Чагина и Б. Ливанова, да еще Кончаловского, он показал в журнале свою фотографию — в кабинете, показал, как выскакивает из костюма — и сумел, — совсем редкий человек.

Поиски ружья. Комиссар не ответил, [нрзб.] не нашел — приятель его ружье променял на масло. Завтра пойду в Охотничью инспекцию, попробую достать там.

В Ташкенте, говорят, находится Уилки, посланец Рузвельта. Ему предложили жить в особняке Юсупова, но он пожелал гостиницу. Так как унитазов в гостинице нет, то всю ночь позавчера там устанавливали в уборных второго этажа унитазы для американцев.

Ребята смотрели кино «Конек-горбунок» в переделке Швейцера!^{285} Чушь, говорят, ужасающая, — этого самого Швейцера хотели приставить ко мне консультантом по «Хлебу». Либретто оного «Хлеба» я отправил, — боюсь только, что и лепешки на этой штуке я не заработаю.

Телеграмма Марусе от родных из Тулы: «Сомневаемся твоим молчанием. Дуня».

Все, кто узнает, что я еду в Москву, выражают живейшую зависть. Приходится удивляться, что мне ехать неинтересно. Я же еду «в командировку», а не за чем-то творческим. Искусством там и не пахнет, — да и где им сейчас пахнет? Недаром страсть к искусству переносишь на страсть к природе, ружью и охоте, — и недаром искусство древнейших началось с охоты.

30. [IX]. Среда.

От Сталинграда, — северо-западные окраины, — немцев, кажется, отбросили. У «академиков» волнение — выдали по 150 грамм сосисок и за все просроченные дни сахар. Тамара говорила, — и очень убедительно, — что мое либретто, старающее[ся] совместить несовместимое, — «Хлеб» — дрянь. Очень возможно. Я писал, думая доставить, — в рамках! — приятное зрителю. А надо, конечно, не приятное, а полезное. Урок, пример, — и примерное, поучительное, чего в либретто «Хлеб» нет. Ну и прах с ним! Мало у меня недель пропадало? Единственное утешение, что ошибки полезны.

1 октября. Четверг.

Сборы на охоту. Едем в Брич-Мулу. Холодище ужасный. Но ничего, как-нибудь. В горах, наверно, будет еще холоднее.

2–3—4 окт(ября).