Дневники

Пишу, сдвинув два кресла, — мягко и тепло, — покрыв ноги мехом, соединив кресла фанерой, положив поверх их подрамник, обитый фанерой, на котором и лежит мой дневник. Тепло, и довольно удобно. Не знаю только, много ли часов можно писать в подобном положении. Если много, то хорошо. В иных условиях больше двух часов не выходит.

Был на врачебной комиссии. Вежливейше выслушали, с почтением назвали «высшим командным составом» и признали годным. После чего вернулся домой и стал названивать по телефонам, добывал денег — надо внести на танковую колонну, дать Ан[не] Павл[овне] на дрова. К счастью — «Учительская газета» любезно прислала 800 — (из них правда, 150 — вычли налог), завтра выдадут «Известия», а там, глядишь, получу что-нибудь и с «Гудка». В общем наскребу тысячи две, — и вывернусь. — Встретил Л. Никулина, седой, тощий, предлагает написать вместе — Федин, Асеев, я, — письмо Молотову и просить, так сказать, вспомоществование. Крайне неприятно просить в такое время. Но, за дверью, погрохатывая котелками, уже стоят дети и ждут пищи.

Скосырев, любезно улыбающийся, говорит, когда, мол, освидетельствовали.

— А Узбекский Союз настаивает: они прислали официальное сообщение, что выдвигают «Проспект Ильича» на Сталинскую премию.

Я пробормотал что-то насчет Гос. изд. худ. лит. и «Нового мира». Он все знает, конечно, потому что сказал:

— Испугались.

Я не спросил — чего испугались? И, вообще, по-моему, бояться в этом романе, — кроме имени автора, — нечего.

25–26. [I]. Пон[едельник] — Вторник.

25-го — дома, все доставал машину — привезти Танин багаж. Достал. В общем, она доехала благополучно. Ребята уже прислали письма. Кома утешает меня — не напечатали роман — почти моими же словами. Очень мило. Колхозник сдал в Ташкенте государству в фонд обороны 1.000.000 рублей. Деньги принес в мешке. По дороге Татьяна меняла рис на соль. — Написал статью с цитатой из Э[дгара] По^{383}. В два часа ночи приехала Войтинская — надо вставку о том, что 22 дивизии у Сталинграда добили. Написал, передал по телефону, — и, что самое удивительное, опять уснул. Правда помогла «История эллинизма» Драйзена, сочинение длинное и невероятно скучное, которое, однако, приходится читать. Искал какую-то книгу, под руки попал В. Брюсов, «За моим окном». Я прочел. Он рассказывает там, между прочим, о том, как его рисовал Врубель, — под конец смыл затылок и оставил одно лицо. Брюсов обижается и называет Врубеля сумасшедшим. Но, когда прочтешь, например, книжку «За моим окном», видишь, что Врубель-таки был прав. Символисты пыжились, раздувались, старались казаться и выше, и умнее. Впрочем, великанам вроде А. Блока, это и не нужно было, но Брюсов делал это зря. У него был свой крошечный мирок — рассказ «На святом Лазаре» (так кажется?) очень приятная вещица, которая должна быть во всех хрестоматиях.

У бедного «Бриньзи» — Радыша пропала в Москве комната, пропало, значит, все имущество. Эх!

27. [I]. Среда. 28–29—30—31.

Отчасти по причине холода, безденежья, а равно и устав от писания статей, которых в эти пять дней я, кажется, написал три — я не писал сюда. Да и нельзя перегружать рюкзак тяжестью жалоб.

Вчера только что окончил статью, которая сегодня напечатана в «Известиях»^{384}, как пришел Кончаловский, веселый, румяный, в бобрах. Заходил в Третьяковку, бранился, что его картины плохо освещены — дело в том, что А. Герасимов написал и повесил новую картину «Сталин делает доклад» и весь свет направили на нее. — Рассказывал о своих делах, что ему Комитет по делам искусств должен 100 тыс., что он получил за Пушкина^{385} — 30, и скоро где-то достанет ужин, и тогда будет совсем хорошо. Посередине коридора у них горит печка, внучка^{386} — дочь сына и испанки, — бегает по коридору, на обед хватает. — Я радовался, глядя на него, и мне не хотелось ни на что жаловаться. — На днях был он в Третьяковке, продал картину «Мясо». Возвращается домой, стоит на остановке троллейбуса, у гостиницы «Москва», подходит знакомый художник, спрашивает:

— Петр Петрович, как дела?

— Хорошо. Вот только что в Третьяковке продал «Мясо» за 15 тыс.

Едут. В троллейбусе одна из женщин, пассажирок, продвигается к нему поближе и говорит:

— Гражданин! Мы из Алма-Аты… С питанием у нас еще плохо… Не можете ли мне устроить хоть немного мяса?

Мать Миши Левина говорила с Ташкентом. Ребята наши уже ходят. Вчера «Известия» послали Абдурахманову телеграмму — помочь моим детям продовольствием. В день уходит на них, как пишет Тамара, — 300 руб.!