Дневники

Мы все тонем в грязи. Когда я с кем-нибудь разговариваю или читаю тексты кого-то, у кого есть хоть какие-то личные пристрастия, я вижу, что интеллектуальная честность и взвешенное суждение попросту исчезли с лица земли. Мысль любого – «прокурорская», каждый только приводит свои доводы, умышленно подавляя мнение оппонента и, более того, с полной нечувствительностью к любым страданиям, кроме собственного и своих друзей. Индийский националист тонет в жалости к себе и ненависти к Британии и совершенно равнодушен к несчастьям Китая; английский пацифист доводит себя до исступления, говоря о концлагерях на острове Мэн и забывает о таковых в Германии и т. д., и т. д. Это замечаешь применительно к людям, с которыми не согласен, такими как фашисты или пацифисты, но на самом деле все одинаковы, по крайней мере все, у кого есть определенное мнение. Каждый бесчестен и каждый совершенно бессердечен по отношению к людям, выходящим за непосредственный круг собственных интересов. Более всего поражает, как сочувствие включается и выключается, словно вода из крана, в зависимости от политической ситуации. [Все розовые или большинство из них, кто перед войной места себе не находил от гнева против нацистских злодеяний, напрочь забыли об этих злодеях и, видимо, утратили былое сочувствие к евреям и т. д., как только война им прискучила. Так же и с людьми, которые до 22 июня 1941-го ненавидели пуще смерти Россию, но вдруг забыли про чистки, ГПУ и т. д., как только Россия вступила в войну. Я говорю не о лжи из политических соображений, а о реальной перемене личных чувств.]

Но неужели нет никого, у кого определенность взглядов сочеталась бы с уравновешенностью подхода? На самом деле таких много, но они бессильны. Вся власть в руках параноиков.

29.4.42

Вчера в парламенте на дебатах по Индии. Жалкое зрелище, за исключением речи Криппса. Теперь они заседают в палате пэров{513}. Во время речи Криппса сложилось впечатление, будто зал полон, но, подсчитав, я обнаружил только примерно 200–250 парламентариев, чего было достаточно, чтобы занять почти все места. Вид у всего довольно обтрепанный. На скамейках – красные подушки из ледерина: готов поклясться, когда-то они были из красного бархата. Рубашки приставов спереди очень выношенные. Когда я смотрю, какая жалкая тут происходит чушь, или читаю о последних новостях о Лиге Наций или о выкрутасах индийских политиков, бесконечно перебегающих от одной стороны к другой, об их демаршах, заявлениях, протестах и прочей жестикуляции, я всякий раз вспоминаю, что римский сенат продолжал существовать и под конец империи. [Это закат парламентской демократии, и] эти существа просто призраки, бормочущие что-то по углам, когда реальные события происходят в иных местах.

6.5.42

Мадагаскар{514} не вызвал такого всеобщего удовлетворения, как Сирия{515}, возможно потому, что его стратегическое значение не настолько ясно, однако в большей мере, я думаю, сказалось отсутствие соответствующей пропагандистской подготовки. [В случае Сирии очевидность угрозы, постоянные рассказы о проникновении немцев и затянувшаяся неопределенность, будет ли правительство действовать, создало у публики впечатление, что решение в конце концов было принято под давлением общественного мнения. В нынешнем случае не было подобной подготовки.] Как только стало ясно, что Сингапур в опасности, я говорил, что нам, вероятно, придется захватить Мадагаскар и потому лучше уже начать подготовку в наших индийских обзорах. Даже тогда меня несколько придерживали, а несколько недель назад пришла директива, полагаю из Министерства иностранных дел, не упоминать Мадагаскар. Объяснение было дано (уже после высадки британских войск): «Чтобы не раскрывать наши планы». Результат: по всей Азии наша высадка на Мадагаскар может быть представлена как пример империалистического захвата.

Видел сегодня двух женщин в старомодной двуколке. Недели две назад видел двух мужчин в карете, запряженной парой лошадей, один даже был в сером цилиндре.