Дневники

Сегодня – грозные меры: выключаются все телефоны, закрываются все театры, все лавчонки (если уцелели), не выходить после 8 ч. вечера и т. д. Дело в том, что вот уж 4 дня идет наступление белых с Ямбурга. Не хочу, не могу и не буду записывать всех слухов об этом, а ровно ничего кроме слухов, самых обрывочных, у нас нет. Вот, впрочем, один, наиболее скромный и постоянный слух: какие «белые» и какой у них план – неизвестно, но они хотели закрепиться в Луге и Гатчине к 20-му и ждать (чего? Тоже неизвестно). Однако красноармейцы сразу так побежали, что белые растерялись, идут, идут и не могут их догнать. Взяв Лугу и Гатчину – взяли будто бы уже и Ораниенбаум и взорвали мост на Ижоре.

Насчет Ораниенбаума слух нетвердый. Псков будто бы взял фон-дер-Гольц (это совсем нетвердо).

На юге Деникин взял Орел (признано большевиками) и Мценск (не признано).

Мы глядим с тупым удивлением на то, что происходит. Что из этого выйдет? Ощущением, всей омозолившейся душой, мы склоняемся к тому, что ничего не выйдет. Одно разве только: в буквальном смысле будем издыхать от голода, да еще всех нас пошлют копать рвы и строить баррикады.

Красноармейцы действительно подрали от Ямбурга, как зайцы, роя по пути картошку и пожирая ее сырую. Тут не слухи. Тут свидетельства самих действующих сил. От кого дерут – сказать не могут, – не знают. Прослышали о каких-то «танках», лучше от греха домой.

Завтра приезжает «сам» Бронштейн-Троцкий. Вдыхать доблесть в бегущих.

Состояние большевиков – неизвестно. Будто бы не в последней панике, считая это «налетом банд», а что «сил нет».

Самое ужасное, что они, вероятно, правы, что сил и нет, если не подтыкано хоть завалящими регулярными нерусскими войсками, хоть фон-дер-Гольцем. Большевики уповают на своих «красных башкир» в расчете, что им – все равно, лишь бы их откармливали и все позволяли. Их и откармливают, и расчет опять верен.

Газеты – обычно, т. е. понять ничего нельзя абсолютно, а слова те же – «додушить», «раздавить» и т. д.

(Черная книжка моя кончилась, но осталась еще корка – в конце и в начале. Буду продолжать, как можно мельче, на корке.)

16 октября, четверг

Неужели снизойду до повторения здесь таких слухов: англичане вплотную бомбардируют Кронштадт. Взяли на Красной Горке форт «Серая лошадь». Взято Лигово.

Но вот почти наверно: взято Красное Село, Гатчина, красноармейцы продолжают бежать.

В ночь сегодня мобилизуют всех рабочих, заводы (оставшиеся) закрываются. Зиновьев вопит не своим голосом, чтобы «опомнились», не драли и что «никаких танек нет». Все равно дерут.

Оптимисты наши боятся слово сказать (чтоб не сглазить событий), но не выдерживают, шепчут, задыхаясь: Финляндия взяла Левашево… О, вздор, конечно. Т. е. вздор фактический, как данное; как должное – это истина. И если бы выступила Финляндия…

Все равно, душа молчит, перетерпела, замозолилась, изверилась, разучилась надеяться. Но надеяться надо, надо, надо, – иначе смерть.

Голод полнейший. Рынки расхвачены. Фунта хлеба сегодня не могли достать. Масло, когда еще было, – 1000–1200 р. фунт.

26 октября, воскресенье

Рука не подымалась писать. И теперь не подымается. Заставляю себя.

Вот две недели неописуемого кошмара. Троцкий дал приказ: «Гнать вперед красноармейцев» (так и напечатал «гнать»), а в Петербурге копать окопы и строить баррикады. Все улицы перерыты, главным образом центральные. Караванная, например. Роют обыватели, схваченные силой. Воистину ассирийское рабство. Уж как эти невольники роют – другое дело. Не думаю, чтобы особенно крепки были правительственные баррикады, дойди дело до уличного боя.

Но в него никто не верил. Не могло до него дойти (ведь если бы освободители могли дойти до улиц Петрограда – на них уже не было бы ни одного коммуниста).

Три дня, как большевики трубят о своих победах. Из фактов знаем только: белые оставили Царское, Павловск и Колпино. Почему оставили? Почему? Большевики их не прогнали, это мы знаем. Почему они ушли – мы не знаем.

Гатчина и Красное Село еще заняты. Но если они уже начали уходить…

Большевики вывели свой крейсер «Севастополь» на Неву и стреляют с него в Лигово и вообще во все стороны наудачу. В частях города, близких к Неве, около площади Исаакия, например, дома дрожали и стекла лопались от этой умной бомбардировки близкого, но невидимого неприятеля.

Впрочем, два дня уж нет стрельбы. Под нашими окнами, у входа в Таврический сад, – окоп, на углу – пушка.

О том, что мы едим и сколько это стоит, – не пишу. Ложь, которая нас окружает… тоже не пишу.

Если они не могут взять Петербурга, – не могут, – они бы должны понимать, что, идя бессильно, они убивают невинных.

(Сбоку на полях.) И тут эта неделя дифтеритного ужаса у Л.К. Нельзя добыть доктора (а ведь она сама – врач) – наконец добыли, все это пешком, нельзя добыть сыворотки. Как она пережила эту ночь? Теперь – последствия: начались нарывы в горле…