Дневники Энди Уорхола

Приезжали молодые люди из Алабамы, привезли в подарок конфеты «Звездная пыль», про них сегодня статья на первой странице «Пост». Конфеты лопаются, когда их ешь, и потрескивают во рту. Разговаривал с одной дамой, она рассказала, что ездит по больницам и делает для больных раком композиции из цветов, и я сказал ей, что тоже хотел бы этим заняться. Правда, на самом-то деле я вовсе не хотел бы ничего подобного. Я собирался спросить ее, не боится ли она подцепить рак, но не знаю, возможно, что несколько цветов и защищают от этого – ох, не знаю. Если бы я был пациентом, цветы на меня не подействовали бы, лучше бы мне не стало. Разве что если бы я знал, что в такой-то день придет кто-то, кто сделает букет. Разве не странно, что люди научились лечить болезни, однако не знают, откуда они берутся? Вот, к примеру, полиомиелит смогли победить, а до сих пор неизвестно, как им заболевают. А если вспомнить про всех этих молодых людей в Нью-Джерси, которые умирают от рака… Наверное, все это из-за воды.

Среда, 19 апреля 1978 года

Мне позвонил Джон Райнхолд[522] и пригласил на ланч. Вышел на улицу, хотя там лил дождь, взял такси (2,50 доллара) до 46-й улицы и Пятой авеню. Поднялся к нему наверх, там разглядывал бриллианты, и он все мне про них объяснял. Он сказал, что никогда не покупает краденые или дешевые бриллианты, а просто ждет, пока не появятся достойные изделия, и платит столько, сколько они стоят. Потом мы направились на ланч в «Перл», шли под дождем, и это было клево. По дороге видели Корис Арман, она стояла на улице, ожидая, когда же Арман припаркуется. Мы с Джоном говорили про этот фильм, «Холокост», и я всегда думал, из-за его акцента, что он родился в Европе, однако он, оказывается, американец – акцент ему нужен, наверное, чтобы торговать бриллиантами. Перл[523] приготовила прекрасный ланч, и мы выпили виски. В доме у Джона с женой сейчас живет какой-то юноша, и я назвал его «мерзавчиком» – он мне напомнил Рене Рикара, каким тот был, когда я с ним познакомился, и в результате пришлось объяснять Джону: в моих устах слово «мерзавчик» отнюдь не означает, что человек этот мне не нравится; в общем, на все ушел битый час. После работы мне нужно было ехать на коктейли – Элинор Ламберт устраивала прием в честь Бернардин Моррис, журналистки из «Нью-Йорк таймс», она пишет о моде, а сейчас сделала фотокнигу о моде вместе с какой-то девицей-фотографом. Разговаривал с Кельвином Кляйном, он сказал, что едет отдохнуть, я спросил, куда, и он сказал: «А я никому не говорю, куда, – ведь я еду один, один, совсем один, в полном одиночестве, и это будет так прекрасно!» А потом я был в другом конце комнаты, и там Джорджио Сант-Анджело сказал слово в слово точно то же самое: что он на две недели отправляется в Грецию, на острова, – притом один, один, совсем один, и я тут же спросил его: «Ты уверен, что с тобой не едет Кельвин Кляйн?», а он мне: «Ох, все-то ты знаешь», и я ответил, что вовсе нет, ничего подобного, просто я смекнул, что к чему.

Там была Диана фон Фюрстенберг, она живет в том же доме, что и Элинор Ламберт, так что она пригласила нас с Бобом к себе на ужин посмотреть продолжение «Холокоста». Мы пошли к ней, а у нее там еще были ее мать и Марина Чиконья. Мать Дианы пережила Аушвиц, и когда в фильме речь зашла о концентрационных лагерях, она просто смеялась: как она сказала, все в нем показывают куда более прилизанным, чем было на самом деле, – когда она туда попала, всех женщин сразу же остригли, и узников там было куда больше, так что где в этом фильме двадцать человек, там в действительности было триста тысяч. Да, и смотреть все это в компании с Мариной Чиконья было странновато, ведь ее родственники были тесно связаны с Муссолини. Фильм еще не закончился, а Диана уже была готова ехать развлекаться и вызвала лимузин.

Пятница, 21 апреля 1978 года