Дневники и письма

Утром он проснулся усталым и вялым. Как заставить время двигаться, ему надо дождаться аж двух часов, когда он надеялся встретить ее.

Он долго стоял перед зеркалом. Как он исхудал, каким стал бледным. Как скверно сидит на нем костюм. Плечи висят… Он потер щеки… так-то лучше.

Он отправился в «Гранд»[34] и занял место у углового окна. Вошел Е.[35] – кривая ухмылка, трость под мышкой – и сел к нему за столик.

– Официант, пьолтер[36]! Как скверно ты выглядишь, чистый скелет. Потухший взгляд, совсем потухший. Выпей, парень!

– Ты считаешь, я ужасно плохо выгляжу – намного хуже, чем обычно?

– Да, ты похож на труп. Ты слишком мало пьешь – просто пей. И не только. Спи с женщинами, ты явно этим пренебрегаешь.

Он ничего не ответил.

– Пей и спи с женщинами. Чего бы мне еще выпить? Официант, еще пьолтер. А ты что, не будешь?

– Буду, закажи и мне.

Нансен[37] долго сидел молча, смотрел в окно, потом под предлогом, что ему нужно сходить за газетой, пошел к выходу и бросил взгляд в зеркало.

И галстук не к лицу… Ох, как все это нехорошо.

К такой бледной коже надо подобрать другой цвет. Чем, черт возьми, заняться, чтобы убить время.

Меж тем пробило два. Улица заполнилась народом, заиграла музыка. Он вышел из кафе.

Она шла по тротуару на другой стороне, и он пересек улицу. Она сразу же остановилась. Он не нашелся что сказать, и она его опередила:

– Приходите в школу, там встретимся. Кристофер будет меня писать.

– Прощайте, – пробормотал он и направился прямиком домой.

Дома он уселся на диване, подперев голову рукой.

Для чего работать? В чем смысл? Пожертвовать столь многим, чтобы стать великим художником? Смеху подобно! Ясно, как божий день, это же смешно! В конце концов все равно будешь лежать, уперев нос в потолок, мертвый. Что, черт возьми, ты будешь с этого иметь?.. Посмертную славу? Смех, да и только. Тебя же уже не будет, ты превратишься в ничто!

Что за смехотворная мечта! И ты носился с ней все эти годы. Как ты раньше об этом не задумался. Великий художник. Что значит быть великим художником? Чуть лучше, чем быть, например, доктором, но по сравнению с королем это ничто, при том что и король лишь ничтожная бактерия на Земле.

Вон тетя, сидит и вяжет, работает. Как, ради всего святого, она может вот так сидеть… и при этом быть довольной.

Иллюстрация в дневнике

И как странно вот так исчезнуть, ведь неминуемо придет час, когда ты скажешь самому себе: вот и осталось десять… пять минут, а потом будешь чувствовать, как мало-помалу ты превращаешься в ничто.

И ты больше никогда не увидишь зелени лесов и полей. Так странно, что на свете столько прекрасного, но ты должен все это покинуть.

На Иванов день, когда всю ночь светло.

Воздух нежный и теплый. Церковь на другой стороне озера в окружении крестьянских усадеб такая белая-белая на фоне мягких зеленых оттенков лугов, лесов и полей.

А над всем этим глубокого синего цвета небо и бледная луна. Блаженная тишина, мягкие линии и цвета. Как же сияют светлые краски на фоне темно-синего воздуха.

И в это самое мгновение тысячи людей корчатся в схватке со смертью.

* * *

Поехать на трамвае или пойти пешком? Меня слегка покачивает, и сердце немного пошаливает, лучше посидеть. Я запрыгиваю на подножку и ныряю в вагон. Да тут фрёкен Дрефсен[38]! Светло-серый, красный. Свежа. Тут и бледная фрёкен Букен, и очаровательнейшая женщина на свете фрёкен Дюборг. Сколько раз мне хотелось познакомиться с ней поближе…

Они переглядываются и обмениваются улыбками, фрёкен Дюборг делает знак глазами.

Что это значит? «Вон он, жалкий раб любви. Щеки бледные, шея длинная. Тот безумный художник».

В голове мелькнула мысль: «Я пытаюсь сохранить хотя бы остатки здоровья».

«А ведь был здоров и мог бы жить!»

* * *

За окном промелькнуло бледное лицо в обрамлении черной бороды. Лицо мне хорошо знакомо, это капитан Прюдс[39]. Он входит в вагон.

Я чувствую, что бледнею. Удивительно, сколько это будет продолжаться. Он не обратил на меня внимания, сел рядом со мной и заговорил с дамами.

Перед глазами все поплыло. Я чувствовал, что дамы смотрят на меня. Я украдкой взглянул на них. На их губах играла улыбка.

Ситуация их явно забавляет, – подумал я, – они видят мою застенчивость. Как же отвратительно, если со мной сейчас случится один из моих старых припадков. Здесь, прямо на его глазах.

Я почувствовал, что голова на шее не держится.

Надо с ним заговорить, нельзя же сидеть вот так, молча, с остекленевшим взглядом. Но я не осмелился, голос ведь наверняка будет дрожать.

Капитан Прюдс любезничал с дамами, шутил, забавлял их, я досадовал.

– А этот Оттесен, он был на санной прогулке, а меня не позвал. Гадкий поступок. Он заслуживает наказания, публичной порки на Банковской площади.

Капитан рассмеялся собственной шутке, дамы захихикали.

Стараешься выглядеть веселым, хочешь скрыть свой позор. Не получится. Дамы смеются над тобой, а не над твоими остротами.

Я бросил взгляд на него, на дам и улыбнулся. Дамы были необычайно веселы.

Я стал находить ситуацию пикантной. Я несчастлив, но не смешон, как он.