Дневники и письма комсомольцев

Понимаешь, я должна была вылечить его. Я должна была доказать, что могу, умею это делать, чтобы люди поверили в меня. А пока не верят по двум причинам: из-за молодости моей, а кое-кто из-за древней привычки лечиться у знахарей.

Знаешь, в первый раз я села в больнице за стол, раскрыла журнал, сбоку положила справочник и порошки соды на всякий случай. Если не поставлю диагноза, надо же что-нибудь дать человеку, чтобы он не разуверился во мне, пока я не разберусь в его болезни!

Помнишь, ты иронизировал над моей профессией: «Подумаешь, фельдшер!» Но видел бы ты, как затопал по юрте вылеченный мной Аэроплан! Как его мать от счастья плакала, целовала меня. Ты бы понял тогда, что и моя маленькая специальность может приносить море счастья. Ведь я тоже, как и ты, строитель. Строитель здоровья людей. Ну, до свидания, пиши.

Рита.

Р. S. А почему ты не пришел проводить? Я ждала».

20 октября. Сегодня первый раз почувствовала, что такое Полюс холода. Закутывайся хоть в две шубы и в двое торбасов, а все равно прыгаешь от холода, будто тебя дергают, как куклу, за ниточки сразу сто Дедов Морозов. Надо мной смеются: это все сорокаградусные «цветочки», а шестидесятиградусные «ягодки» еще впереди.

Рыли ямы под столбы. У нас кончается строительство электростанции, нужно уже тянуть проводку. И тогда прощай, свечи, керосиновые лампы!

Воскресники тут особенные. Никого не надо уговаривать. Просто выходит весь поселок, и все. А как обрадовал меня Бурцев! Долбит грунт и так это, с передыхами, мне говорит:

— Гляди, как люди работают… А что было бы, если бы они только приходили ко мне и требовали: «Давай, председатель, свет, копай ямы, ставь столбы». Вот пустили станцию, возьмемся за твою больницу… Новую отгрохаем…

Стыдно, что я так мало сделала, а они очень здорово ко мне относятся. Всю душу отдам этим людям!

«Медицинская» тетрадь

Захожу в юрту, здороваюсь. Мне что-то ответили, я не поняла. Глупое положение. Они не знают русского, я — якутского.

В углу закричал ребенок, я пошла к нему. Мальчик завернут в заячьи шкурки. Рот его покрыт белым налетом. «Неужели молочница?» — думаю я. В темноте ничего не разберешь. Бегу за Настенькой. Она переводит женщинам мои опасения и просьбу нести ребенка в больницу. А они вдруг как засмеются. Потом что-то сказали Насте, она перевела:

— Это мука, заваренная на масле. Такую пищу дают роженице, чтобы скорее поправлялась, заодно и парня накормили.

Сгораю от стыда, растерянности и гнева. Зачем так неосторожно «поставила свой диагноз», если в потемках еще ничего не поняла? Что они теперь подумают о молодом докторе? А уйти не могу: ребенок-то болен, кричит. Говорю Настеньке:

— Скажи им, что это еще хуже. Пятидневного крошку мукой? Сейчас же идем в больницу.

Нет, надо что-то делать. Надо самой знать язык. Нужно провести беседы с беременными женщинами. Нужно! Нужно!

Моя «больничка» рассчитана на пять коек. Но пока в ней нет никого.

Трудно поверить, что на весь наслег нет ни одного больного. А где же рожают женщины?

Узнала. Одни дома, в ненормальных условиях, другие ездят в соседний наслег за сотню верст. Спрашиваю женщин: «Почему?» Они отвечают:

— Там врач хороший.

Значит, лучше ездить бог знает куда, чем рожать здесь. Как им доказать, что у меня диплом фельдшера-акушерки, что по акушерству я всегда получала пятерки?

У некоторых людей вижу рубцы о? ожогов. Спрашиваю: «Когда обожглись?» Отвечают: «Это лекарство. Это наш доктор из Тобанаха лечил». Оказывается, там доморощенный лекарь. Что бы ни болело, жжет какой-то корень и кладет на больное место. Иногда вроде бы «помогает». Словом, у моего «коллеги» свой метод. У меня же пока нет никаких методов. Пора переходить в наступление.

В поселке есть больные пиодермией, особенно ног. Спросила доярку Машу, почему не лечится.

— Зачем? Все равно не вылечишь. Прошлый год мазью мазала, нынче тоже, а все равно болят.

— Давай еще раз попробуем. Ложись ко мне в больницу.

Отказывается: работы, говорит, много, некогда.

— Машенька, милая, ты такая молодая, и такие некрасивые ноги, замуж никто не возьмет.

— Не надо.

— Ложись на одну недельку, я тебе за это время платье сошью.

— Тебе там одной скучно сидеть или боишься?

И вот Маша лежит у меня. Она с удовольствием кутается в белые простыни.

— Хорошо, очень хорошо.

Все свободное время я посвящаю ей. Уколы, примочки, эмульсии. Когда все ранки зажили, Маша пошла по поселку.

— Смотри, — говорила она каждому, — два года болели, а новый врач вылечила.

Следом еще радость. Пришли две женщины с той же болезнью, просят положить в больницу, Хотела дать им лекарство, болезнь можно лечить дома. Обиделись:

— Маша лежала, а нас не хочешь лечить?

Положила. Пусть! Значит, ко мне идут, в меня верят.

Сейчас приходила Настенька… Села на диван, грызет яблоко, смеется: «Совсем недавно объясняла детям, что такое арбуз, яблоко. И вот в наслег привезли яблоки, теперь будем ждать арбуза». А мне было грустно. Настенька сразу задумалась. Она интересно думает: смотрит, не мигая, вниз, и кончики ее кос касаются пола.