Дневники и письма комсомольцев

3 сентября. Были первые уроки в десятых. Интересно то, что в 10-м классе «А» люди какие-то жизнерадостные, светлые, оптимисты. А в 10-м «Б» — несколько ворчунов, кряхтят, жалуются, все охаивают, все подвергают сомнению, ехидничают — неприятно. Чувствую, что предстоит с ними и спорить, и ругаться.

4 сентября. Все эти три дня не надевала брезентовые рукавицы, хватала кирпичи голой рукой, ну кожа на кончиках пальцев и стерлась. И вот сегодня — руки мои, рученьки вы интеллигентные! Лопнула кожа на трех пальцах, кровоточат. Незаметно забинтовала, и как сидим «на перекуре» в теплушке, так держу руки в карманах, чтобы не видели, а залезем на леса, стану на кладку — сразу рукавицы натягиваю.

7 сентября. Записалась в дружину — не могла отказаться. Получили письма: от Людкиной матери пришло первое письмо. От Коли Черного, моего бывшего воспитанника, — он одиннадцатый кончал в Целинограде. Людкина мать, долго не получая от дочери письма, сообщала, как она впервые в жизни «пошла к бабке поворожить на картах, хоть и сроду этого не делала. Но ты, доченька, молчишь, вот я и сходила. На картах выпала тебе обратная дорога, и вот мы с отцом каждый день к приходу автобуса выходили на остановку, все думали, мол, вернешься обратно…»

Людка моя смеялась, плакала. Письмо в руках мелко дрожало.

И сентября. Закончили сегодня компрессорную. Все ушли вниз поднимать внутри три стенки в один кирпич для слесарки в цехе, а бригадир Леня поручил мне заканчивать фронтоны — венец кладки. Я очень волновалась, торопилась, захлебывалась. А когда закончила, слезла и давай любоваться, тайно озираясь по сторонам: не увидел бы кто моего ошалелого взгляда.

Людка моя наконец-то поступила в котлован, до-билась-таки. Приняли ее в бригаду Якутова, а бригада эта — плотники. Когда она вернулась после первого дня работы, переполненная впечатлениями, веселая, в новенькой брезентовой робе, мы весело переименовали ее из «туни» в плотницу, Люда, гордясь своей «спецурой», как принято здесь называть брезентовую куртку и вообще спецовку, рассказала, что сегодня для начала ее заставили собирать стружку, носить опилки, подбирать щепки. Мы веселились.

— Да ты же у нас теперь не туня, а стружка-опилка, знатная плотница! Дай-ка хоть спецуру померить.

Я вырядилась в куртку, надела берет, новые огромные брезентовые рукавицы и важно ходила по комнате с видом не то пожарника, не то охранника какого-то! Девчонки валились от смеха.

17 сентября. Закончили кладку слесарки, перешли на земляные работы. Осенью и весной с гор мчатся потоки воды, грязи… Вот мы и рыли весь день траншею под водосливные каналы. К вечеру от лопаты ныли плечи, руки. А вечером надо было в первый раз ехать на дежурство в дружину. Поехала. Явилось человек пятьдесят с нашего правого берега. Меня включили в пятерку Степана Ивановича Антипина. Он — слесарь с водоотлива в котловане. Коммунист.

Наш участок от площади Строителя до кинотеатра «Юность». Кругом было тихо-мирно. Если честно признаться, то даже хотелось, чтобы произошло какое-нибудь ЧП. Понимаю разумом, что радоваться надо: мирный Дивногорск ровно дышит, без перебоев, а в чувствах — другое. Очень уж хочется героичности, показать, на что ты, дружинник, способен. «Суньтесь, кому охота». А соваться-то, оказывается, никому неохота. Я шла и читала стихи:

Идет патруль по городу.
Округа вся мертва.
Шагами тишь распорота:
раз-два, раз-два, раз-два.

Наши шаги звенят по сосновым закоулкам, отдаются в березовых коридорах,

Идет патруль по городу —
шаги, шаги, шаги…
На все четыре стороны —
враги, враги, враги…

А здесь спят кругом в домах уставшие, умаявшиеся за день гэсовцы, мои товарищи по стройке, а я, тоже гэсовец, не сплю, печатаю свои «шаги суровые» по такой молодой дивногорской земле, и совсем-совсем мне славно, как будто у меня на голове шлем со звездой, и тревожное сердце границ не знает, что мне еще надо? Ничегошеньки-то мне не надо, «Остановись, мгновение, ты прекрасно», потому что выше этого редкостного прикосновения к душе ничего и быть не может на здешней планете,

И я иду, и я иду —
ремень вошел в плечо, —
Несу звезду, мою звезду,
что светит горячо.