Дневники импрессионистов

Дега, с которым у меня также завязались прочные отношения и который также продал до этого лишь несколько второстепенных вещей, уступил мне для начала целую партию пастелей и картин, привлекших к себе так мало внимания, что я, несмотря на крайне низкие цены, лишь с большим трудом сбыл их по истечении ряда лет. Часть этих вещей у меня приобрел Фор, мой давний знакомый, с которым я очень сблизился во время своего пребывания в Лондоне, где мы жили с ним в соседних домах на Бромптен Кресент; позднее я выкупил у него эти картины. В нашей коллекции на улице Ром есть одно небольшое полотно Дега, относящееся к тем временам. Это «Беговые дрожки» — я купил картину за 1000 фр. и продал Фору за 1500, а через пятнадцать лет выкупил у него за 10 000. Есть в нашей коллекции и другая картина Дега — «Лошади на лугу», купленная мною у художника за 850 фр., проданная Тиссо за 1000 фр. и позднее выкупленная у него. К тому же периоду относятся различные другие вещи, которые я сбыл в Лондоне. Одна из них — «Балет „Роберт-дьявол“», купленная у Дега за 3000 фр. и проданная г-ну Йонидесу за 200 фунтов, вместе со всей коллекцией последнего перешла по его завещанию Южнокенсингтонскому музею. При жизни Йонидесу давали за нее 10 000 фунтов, но он отказался. Интересно, сколько она стоила бы сегодня! Дега уступил мне также «Балерин на уроке», которых я продал Сиккерту и за которых, еще много лет тому назад, сенатор Кларк уплатил 80 000 фр. Сейчас эта картина стоит по меньшей мере вдвое дороже. Я же дал за нее Дега 1500 фр. и перепродал ее Сиккерту за 2000. С полдюжины других полотен я уступил одному портному в Брайтоне, после смерти которого, лет 20 тому назад, они — я, к сожалению, об этом не знал — были проданы за бесценок у Кристи и вновь куплены в Париже Манци и разными другими торговцами. Все это первоклассные произведения. Одно из них, «Балерины на уроке», купленное мною у Дега за 3000 фр. и проданное за 200 фунтов, стоило бы сегодня 500 000 фр. Оно не менее красиво, чем другая картина под тем же названием, за которую Фор заплатил 4000 фр. Позднее я выкупил эту последнюю за 100 000 фр. и перепродал полковнику Пейну за 125 000. Сегодня многие наши американские клиенты с радостью дали бы за нее полмиллиона франков.

Клод Моне, поселившийся в Аржантее, поблизости от своего друга Кайботта, продал мне целый ряд очаровательных этюдов с натуры, написанных им во время поездки в Голландию, а затем и ряд картин, созданных в Аржантее, Руане и окрестностях Парижа. Те самые полотна, за которые я неизменно давал ему по 300 фр. и которые в течение двух десятилетий находили признание лишь у немногих знатоков, повсюду разыскиваются сегодня любителями, готовыми дать за них чрезвычайно высокую цену.

Вот еще пример слепоты и запоздалого прозрения публики: один из этих видов Голландии я продал Добиньи за 400 фр. После его смерти картина была продана на аукционе в отеле Друо за 82 фр. вместе с рамой, причем она одна стоила 80. Купил картину Дюре. На распродаже его собрания, проведенной мною в 1894 г., я выкупил ту же картину за 3400 фр. и продал г-ну Дека за 4000. В 1901 г. на одной из распродаж, устроенных г-ном Дека, картина была куплена за 30 000 фр.

Со своей стороны, Ренуар, Сислей и Писсарро, работавшие в Лувесьенне, Марли, Шату, Буживале, приносили мне много картин, дышавших свежестью и правдой. Но, как и полотна Моне, они почти не привлекали к себе внимания публики, когда я их выставлял у себя в галерее.

В Лондоне мы продали совсем незначительное количество этих полотен, а когда я уехал оттуда и поддерживать названных выше художников там стало некому, немногие любители, отважившиеся приобрести несколько картин, один за другим распродали их.

Тогда же я имел счастье познакомиться с Уистлером, которого заинтересовал успех моих выставок и который был к тому же дружен с Мане, Дега и другими художниками их группы. Он прислал мне, с тем чтобы я выставил их у себя на улице Лаффитт, довольно много своих картин, в том числе наиболее известные, как, например, «Портрет матери», находящийся сейчас в Люксембургском музее, и «Портрет Карлейля». Я стал его парижским уполномоченным, и он поручил мне представлять его картины в Салон. Художники и кое-кто из любителей восторгались работами Уистлера, но они были слишком хороши и возвышенны, чтобы публика могла их понять… и мне не удалось продать ни одной из них.