Дневники казачьих офицеров

В моей комнате находился в изголовье кровати полковой Георгиевский штандарт. Каков он — никто не видел. Попросили показать его. Я считал кощунственным так просто, частно, в своей квартире развернуть полковую Святыню. Но поддался просьбе всех, снял чехол и развернул. Все таинственно смотрели и молчали.

На одной стороне было красиво и богато шелком и бисером вышито лицо Спасителя. Другая сторона штандарта покрыта красным шелком, пришитым через край и что-то скрывающим. Лично отпоров этот лоскут материи, мы увидели крупную, во всю ширину штандарта, черным шелком и серебряным бисером выпукло вышитую вензельную букву «Н» с короною наверху, что означало — Император Николай И.

Чьим распоряжением был задрапирован красным шелком вензель Императора, никто не знал. Явно, это было сделано после революции 1917 года. Но кем — неизвестно. Возможно, что распоряжением полкового комитета. К тому времени настроение было иное. Мы разорвали этот шелк на длинные полоски, и каждый взял себе на память одну из них.[277]

Формирование шло плохо. Казаки приезжали в Невинномысскую, жили днями и, не видя полковой массы казаков, уезжали в свои станицы.

Баталпашинский отдел в мирное время выставлял только один конный полк — 1-й Хоперский и один батальон пластунов — 6-й Кубанский. В наши годы Гражданской войны он единственный восстал удачно против красных при Шкуро и выставил от себя всю 1-ю Кавказскую казачью дивизию, состоявшую из четырех конных полков, тогда как другие первоочередные полки выставили только по два полка и немногие по три. Эта дивизия прошла с Шкуро с боями по Терской области в конце 1918-го и в начале 1919 года, потом была переброшена на Украину, победно прошла по тылам красных, о чем восторженно пишет сам генерал Деникин.[278] Потом победно летала далеко за правым берегом Днепра. Вновь переброшенная на главный фронт, налетом захватила Воронеж. Ее боевой маршрут в верстах — многотысячный.

1-й и 2-й Кубанские Партизанские конные полки — это было первое боевое детище полковника Шкуро с лета 1918 года, с которыми он, уходя от красных, прошел из Баталпашинского отдела по всей красной территории Ставропольской губернии и на севере соединился с Добровольческой армией генерала Деникина. С ними, с севера, он захватил Ставрополь 8 июля 1918 года. С ними же он, прорвав фронт красных южнее Ставрополя, вошел в Баталпашинский отдел, и уже только там сформировались 1-й и 2-й Хоперские полки, но основными полками дивизии были два Партизанских конных с казаками того же отдела.

Нужно точно сказать, что казаки Баталпашинского отдела, шкуринцы, более других полков войска пронесли и славу, и тяжесть в Гражданской войне. И вот теперь они устали, устали… Винить их в этом нельзя.

Прошло несколько дней все того же затишья. Я вновь у полковника Бочарова, прося отпустить меня на фронт. Как и раньше, он решительно отклонил мою просьбу.

Мы сидим и пьем чай с ним, как услышали за дверью голос полковника Соламахина:

— Господин полковник, разрешите войти?

Заходите, заходите, дорогой Михаил Карпович! — громко откликается Бочаров, услышав голос своего родного старого хоперца.

Дверь с трудом отворилась, и в комнату, тяжело ступая, вошел Соламахин в черкеске, поверх с буркой. За ним вошел и комендант станицы Невинномысской, житель этой станицы, хорунжий Шевченко.

Здесь я не буду описывать, каков был вид у командира 1-го Хоперского полка, полковника Соламахина, и что случилось с ним. Главное — на улице группа пьяных казаков, несясь на санях, горланила и стреляла из винтовок по трубам домов. И когда Соламахин хотел их остановить, они сделали над ним физическое насилие.

Рассказав все с подробностями, Соламахин, не присев и на стул, выехал к себе. Оставшись с Бочаровым, я внушил ему и получил согласие «отпустить» меня на фронт.

На второй день утром я послал телеграмму генералу Науменко такого содержания: «Желаю командовать полком на фронте в Вашем корпусе. Приеду немедленно. Телеграфируйте ответ в Невинномысскую. Командир 2-го Хоперскою полка, полковник Елисеев».

К вечеру того же дня был получен следующий ответ: «Согласен. Приезжайте. Получите полк. Генерал Науменко».

Мой отъезд из полка

Я боялся, что меня кто-то и как-то задержит в полку. Я отлично знал, что для моих офицеров это будет исключительно неприятной неожиданностью. Все они во мне видели не только что хорошего командира, вникающего во все их нужды, но и старшего полкового товарища, который с ними по-дружески проводит время и во всем служит примером. Я знал, что они верили мне и во мне всегда могли найти твердую опору и защиту во всем.

В частных беседах, в их обращении ко мне, одинаково ласково переплетались и «господин полковник», и «Федор Иванович».

Я знал, что во мне они совершенно не видели того строгого официального командира полка, которого надо «почитать и бояться».

Наряду с воинской отчетливостью я видел их лица только веселыми и радостными при встрече со мной.

Как-то на одной вечеринке полковой адъютант, подпоручик Жагар, житель Ставрополя и старый шкуринец, в своем тосте сказал: