Дневники Льва Толстого

Мне теперь привезла на днях одна молодая помещица его Евангелие (рукописное, конечно). Она давно его приобрела, но боится без моей помощи с ним знакомиться… Я начал было его, но скоро соскучился, увидавши с первых страниц, что это весьма известная и не новая проповедь всечеловеческой «любви», как «искусства для искусства», без всякой надежды на помощь и награду свыше, ибо особого Бога (как он говорит) нет; однако положил себе уроком дочесть до конца понемногу этот преступный и пошлый бред зазнавшегося и избалованного человека, который, видимо, верит в какую-то святость собственных наклонностей и мыслей и повинуется им слепо, меняя даже беспрестанно характер своей проповеди, а бараны всюду бегут за ним с восторженным блеянием… Вот ужас же, в России теперь есть другой человек в 20 раз гениальнее его как писатель… Это Владимир Соловьев. (Письмо Леонтьева Константину Аркадьевичу Губастову, 1845–1913, другу и сослуживцу, дипломату, в конце жизни товарищу министра иностранных дел, 10.12.1890 из Оптиной Пустыни)[133].

Здесь важное слово, которого в текстах Толстого я пока не нахожу: «особого Бога нет», возможно слово из их разговоров, Толстой был у него в Оптиной 28.2.1990. Особого Бога – т. е. отдельного от всего, что есть, что происходит, ощущается, думается, говорится, живется, ожидается. Нет, стало быть, особого Бога в храме и монастыре, в священнике. Бог повертывается всем тем, что человек встречает, что человек не встречает, и чтобы повернуться к такому Богу, человек меняется. «Меняя даже беспрестанно характер своей проповеди» о Толстом хорошо сказано. Читайте учитывая всегда косвенный, лениво-провокативный, парадоксалистский стиль Леонтьева. Который, кстати, как гениальный человек по-настоящему тоже постоянно менялся. Через год Владимир Соловьев будет ему уже кроме того что гениальнейшим писателем Европы еще и сатаной (письмо незадолго до смерти 31.10.1891 Анатолию Александровичу Александрову, 1861–1930, один из молодых, собиравшихся в его московской квартире <Там же, с. 603>).

Интересно, что и в этом письме рядом с Соловьевым Леонтьев помещает Толстого, «самодура и юрода», и еще интереснее, что обоих одинаково немыслимо терпимый в вопросах веры Леонтьев – знаменитый тем, что с удовольствием читал Коран и Вольтера, – высылает из России.