Дневники матери

И я снова, схожим образом, навязчиво сосредотачивалась на противоречиях и меняющихся цифрах – сколько раненых, сколько убитых. Если власти до сих пор не уверены в количестве жертв, что еще может быть неверно? Я была настолько скована этими деталями, что еще не перевела – я просто не могла – эти цифры в то, что они значили на самом деле: дети и учитель, которые были жестоко убиты и навсегда отняты у своих семей, навсегда лишены будущего. Я хотела, чтобы число погибших и раненых было меньше, как будто благодаря этому действия Дилана были менее ужасными. Я надеюсь, что не оскорблю память тех, кто погиб, или тех, кто остался в живых, но был ранен или получил травмы в тот день, или их семьи, сказав об этом правдиво. Должны были пройти еще многие недели до того момента, когда пелена спала, и я начала оплакивать жертв Дилана. Мы все в первую очередь скорбим о тех, кого мы любим, а Дилан был моим сыном. И я все еще не верила, что он на самом деле мог кого-то убить.

Возможно, я и стремилась избежать полной правды о том, насколько Дилан был вовлечен в трагические события, но полное отрицание, охватившее меня в эти первые дни, не было продолжительным. Величина и жестокость трагедии обрушивались на меня с каждым заголовком в газетах и с каждым звонком нашего адвоката, и снова и снова потрясали меня. Вдобавок к пятнадцати погибшим двадцать четыре пострадавших находились в местных больницах. Сведения о состоянии тяжело раненых детей постоянно обновлялись. Если они выживут, то из-за нанесенных увечий, скорее всего, навсегда останутся инвалидами. Я провела большую часть жизни, работая со студентами с ограниченными возможностями, поэтому очень хорошо понимала, что это означает.

Мой разум пошатнулся. Как это могло быть, что нет никакого способа нажать кнопку перезагрузки, прожить последние недели жизни Дилана снова и изменить конец его жизни, сделать так, чтобы ничего не произошло? Мне до слез было жаль других родителей, оплакивающих своих детей и молящихся около больничных кроватей, и приходилось постоянно напоминать себе, что нет никакого магического заклинания, которое могло бы повернуть время вспять. Я не только не могла ничего сделать, чтобы остановить это, но и теперь, когда все уже произошло, не было абсолютно ничего, что бы я могла сделать, чтобы исправить ситуацию.

Все, чего я хотела, – это вернуть своего сына и получить хотя бы еще один шанс остановить его, пока он не совершит свое ужасное последнее деяние. Мои мысли все время бежали по кругу, всегда начинаясь и заканчиваясь в одном и том же месте: «Как он мог это сделать? Как он мог это сделать?» Мы оказались лицом к лицу с катастрофой, в которой был виновен Дилан, и не было ни одного человека, который мог бы пролить свет ни на то, что произошло, ни на причины произошедшего.

Хотя на свете и нет более гостеприимных людей, чем Дон и Рут, они постепенно стали выглядеть такими же утомленными, как Том, Байрон и я. Желание передохнуть от гостей вполне естественно, даже если они очаровательные и приятные, а мы едва ли были такими, хотя изо всех сил и старались не мешаться и свести к минимуму тяжесть нашего замешательства и горя. Я знала, что Дону хотелось посмотреть выпуски новостей, посвященные трагедии, также я знала, что не смогу этого слышать, поэтому я все больше и больше времени проводила в подвале. Годы спустя Байрон признался, что прятался за кустарником около дома, чтобы поплакать в одиночестве.

Прошлым вечером, во время встречи с нашим новым поверенным на парковке круглосуточного магазина, мы назначили встречу на следующий день: он хотел, чтобы мы приехали в его офис и познакомились с сотрудниками. Наши соседи и близкие друзья Пегги и Джордж просили нас приехать к ним после встречи с адвокатом. Я сказала, что мы приедем, после того, как я постригу волосы.

Предоставленная сама себе, я носила мужскую фланелевую рубашку и джинсы и могла по пальцам одной руки пересчитать свои посещения маникюрного салона. Тем не менее, ранее в повседневной жизни на работе я поняла, что, если у меня хорошая стрижка, которую я регулярно поправляю в парикмахерской, то я выгляжу аккуратно и профессионально без всяких укладок – на самом деле, очень часто даже не прикоснувшись к расческе по утрам. Поэтому каждый месяц я планировала стрижку и окраску волос. Я воспринимала это как необходимую гигиеническую процедуру, как душ или чистку зубов. В том месяце посещение парикмахерской выпало на день после Колумбайн.

Я решила поехать туда. Я не думала, как это будет выглядеть для всех окружающих, я вообще ни о чем не думала. Стрижка – это было последнее, чего мне хотелось в этом мире, но в тот момент чашка хлопьев, которую Рут заставила меня съесть, прямо-таки застряла у меня в горле. Я решила, что если поеду в парикмахерскую, то на некоторое время выберусь из дома Дона и Рут, дав им чуточку побыть вдвоем и отдохнуть от нас. К тому же от меня ничего не требовалось, кроме как сидеть в кресле. Я не на многое была способна, но думала, что уж с этим-то справлюсь.