Дневники, письма. Воспоминания современников

Мы оба любили проводить время вместе. Притом Володя всегда вносил в наше общение что-то нежное, доброе, свое. Было время, когда ввели в учреждениях круглосуточное дежурство в праздничные дни, а в школах еще и в дни каникул. Когда выпадало мне ночное дежурство, Володя приходил в школу с собакой Охрой. Мы бродили по коридорам, говорили, думали вслух, просто вместе молчали. Володя бросал мяч Охре вдоль длинного коридора, и ее лай эхом катился по всем четырем этажам пустого здания. Это приводило нас в восторг. Или позвонит из дома: «Все ли в порядке, везде ли выключен свет?» Я, конечно же, узнавала его измененный голос, серьезно отвечала, а следом звонила, домой с тем же вопросом. Это нас забавляло и радовало нюансами интимности и любви друг к другу.

Володя часто мне пересказывал то, о чем собирался писать или что прочитал. Видимо, ему была важна моя реакция, интересно ли мне, а следовательно, и будущему читателю. А может быть, так ему было легче самому утвердиться в задуманном? Научившись печатать вслепую, я перепечатывала все, что Володя писал, по два-три раза, так как все безжалостно и много правилось. Слова менялись местами, добавлялись или выбрасывались, заменялись или усиливались, вписывались или вычеркивались предложения, на полях росли «пузыри». Это все снова перепечатывалось и снова правилось. Рукописные страницы начатого им романа «Дорога», могли бы, наверно, стать наглядным учебным пособием для начинающих литераторов. Чтобы перепечатать одну страницу текста, теперь уже без Володиной помощи, мне иногда требовался целый день.

Мы никогда не ссорились в расхожем понимании этого слова – скандалы, упорное многодневное молчание, или, верх распущенности, битье посуды. Были просто обиды, связанные с непониманием друг друга. Поводы самые разные. Моя главная обида: неожиданно Володя скажет: «Как ты могла сказать такое…?» Я-то уже не помню, говорила ли, или уверена, что не могла «такое» сказать. Даже задохнусь от обиды. Володя вскоре: «Ну ладно, не обижайся, так, знаешь, что-то смутно на душе, вот и ищешь выход». Притом заглаживал «конфликт» всегда Володя, даже тогда, когда виновата была я. Лаской, вниманием, добрым словом он показывал, что меня понимает, что другого и не могло быть, и чтобы я не страдала за свой поступок или высказывание. Думаю, редко кто на такое отношение способен.

Я же Володю часто обижала своими замечаниями по поводу его не очень корректного, с моей точки зрения, общения с собеседниками на встречах или по телефону. Володя не любил, когда я вмешивалась, с его точки зрения, не в свое дело, «позволь мне самому решать, как разговаривать!». И я позволяла. Но это его, видимо, тоже не устраивало.

– Ну, какие у тебя сегодня ко мне претензии?

– Никаких. Ты сдержан был даже тогда, когда следовало бы дать волю чувствам.

Он доволен. Ему, почему-то было важно мое мнение, и это меня, с одной стороны, удивляло, с другой – радовало.

Володя не любил, когда его отвлекали во время работы.

Я же, чуть проблема, бегу в кабинет. «Лена, не отвлекай, сделай так, как считаешь нужным» или «Не забивай мне голову твоими школьными делами, когда я пишу».

Он всегда что-то обдумывал, и его слух не воспринимал нашу с Ирой болтовню.

– Володя, а твое мнение?

– Что? Я не слышал, расскажите снова, пожалуйста.

– Слишком долго придется повторять.

И это было не обидно, а трогательно, так как повторялось постоянно и одинаково.

Володя ценил время, по возможности, избегал всего, что отвлекало его от письменного стола. Но если наше хозяйство требовало, он мог целый день посвятить ему. Тогда смеялся: «Сегодня я твой личный шофер». Я в магазин, а он ждет у входа. В магазине всегда терялся, не знал, что делать, его обязательно затолкают, оттеснят от прилавка. И за границей он избегал посещений магазинов. Зайдет, сразу потратит все деньги на одну дорогую покупку и сувениры родственникам, и все. Правда, любил бродить по барахолке Клязьминского рынка в поисках запчастей для своей «двадцать первой» «Волги». В магазине было трудно что-то найти. А здесь – море-разливан-ное. Купит какую-нибудь деталь и рад, мысленно прилаживает ее в нужное место, а главное, всем видом старается обратить мое особое внимание на удачную покупку. За машиной Володя ухаживал сам: ремонтировал, менял детали, чистил от ржавчины, отмывал от грязи и пыли.

Деньги никогда не были в нашей семье предметом ссор или споров. Издательства и редакции переводили гонорары ему на сберкнижку. Он перекладывал большие суммы на мою, и дальше их судьба его абсолютно не интересовала. Володя никогда не спрашивал, куда и на что я трачу деньги, не просил рассказать о сделанных покупках, а если я пыталась узнать его отношение к очередному приобретению, он говорил с досадой: «Хорошо, хорошо, потом обсудим. Не отвлекай».