Дневники русской женщины

Через год мне будет 25 лет, и подумать, в это время я уже окончу курсы! Чтобы остаться в России, я должна буду отказаться от своего желания. Я вообще против пассивности, но иногда мне хотелось бы, чтобы в этот последний год со мной случилось что-либо такое, которое определило бы мою участь помимо моего участия. Малодушие! Я приехала к Вале ненадолго и вижу, что она не развивается так, как надо бы, и душа ее, не направляемая никем в лучшую сторону, – грубеет. Больно видеть все это! больно видеть и ее равнодушное отношение к себе и ко мне, к моему желанию быть с ней возможно ближе. Ну, что же? Ведь сама я все это устроила, сама должна молча нести и последствия своей ошибки. Сама виновата! Но Валя… неужели в ней так-таки и нет ни искорки того огонька души, который может разгореться ярким пламенем любви к ближнему, правде, добру? Неужели в ней ни капли нет чуткости душевной?.. Если бы не было у нее дочки – залог лучшего – моему отчаянию не было бы границ…

Ну, однако, надо жить! Глубоко в сердце затаено сознание роковой ошибки, плода своего легкомыслия и неразвитости, – а кто видит снаружи?

Пройдет лет 50–60, и что останется от нас, от наших страданий? груда костей – и ничего больше. Точно ли ничего? Человечеству так свойственна вера в бессмертие души. Но я человек без веры, не знающая конечной цели своего существования – во что могу я верить? Бессмертие пугает меня своею вечностью, а мысль о конечном существовании как-то еще не вяжется спорить с детства привитой идеей… И я запутываюсь в противоречия и, подобно Заратустре Ницше, восклицаю:

Где я найду теперь для жизни силы,

И как перенесу я иго смерти?!

СПб., 22 сентября

Форстен начал снова читать лекции на нашем курсе (говорят, ему посоветовали не читать прошлый год), и нам пришлось сразу перескочить от феодализма к революции. О нем я слыхала самые симпатичные отзывы. Народу, разумеется, набралась масса. «О, какая у меня большая аудитория! никогда столько не бывало!» – воскликнул он, входя на кафедру. Раздался смех. Он как-то хлопнул себя по щеке, подперся рукою и, покачивая головой – совсем как женщина из простонародья, повел речь приблизительно следующего содержания:

– Господа, я не буду вам говорить вступительной речи. К чему слова? А между тем, чаще всего именно во вступительной речи вы услышите слова, слова и слова. Вспоминаю при этом ответ Гамлета Полонию: «Итак, вместо слов перейдем прямо к делу»… Но так как сегодня состав моей аудитории не совсем обычный, то я и считаю нужным сначала сказать несколько указаний относительно теоретических взглядов на историю. Вы, конечно, знакомы с такими воззрениями, как экономический материализм… – так началась вступительная лекция.

А на другой день Гревс читал свою вступительную лекцию. К сожалению, я не слыхала, что говорил он в прошлом году; кажется, об его речи писали в газетах, кто-то ложно истолковал его речь, о чем он и упомянул нынче, но все-таки, по обыкновению, он считал своим долгом обращаться к нам перед началом года с приветственною речью.