Дневники русской женщины

Мать с дочерью соперничали во взаимных услугах и нежности.

Они читают много хороших книг, говорят умно и либерально о любви к народу, к рабочим, ко всем несчастным, униженным, оскорбленным.

Перед ними был несчастный человек, и, однако, ни мать, ни дочь не предложили мне и сотой доли своих услуг, не дали мне ни лепты участия, симпатии, которые так существенно нужны мне.

И я ушла, отказавшись от кофе, ушла, ушла из этих меблированных комнат, где отношения матери и дочери создали почти домашнюю семейную атмосферу и придали им уютность. Я ушла в холоде декабрьской ночи в свою ужасную одинокую комнату.

31 декабря.

Еще несколько часов, и человечество встретит новый век.

Когда подумаешь – какое море печатной и писаной бумаги оставит по этому поводу девятнадцатый век своему преемнику – перо падает из рук и не хочется писать. На всех углах земного шара люди ждут его, пишут, рассуждают, подводят итоги, пытаются заглянуть в темную даль не только «нового года», как они привыкли это делать, но и «нового века».

И есть отчего работать фантазии… Ведь ни один из предшествовавших веков не вступал в жизнь при такой интересной обстановке. Прогресс – эти сто лет – летел буквально на всех парах, и то, на что раньше требовались годы, десятки лет, в наш век делалось в месяц и недели.

Никогда человеческий гений не работал с такою силою, не охватывал столько сторон жизни, не проникал так глубоко во все ее изгибы. Кажется, что человечество вышло из детства, из бессознательного грубого состояния дикаря и вступает в новый век юношей, при полном биении всех своих жизненных сил. Юноша не сознает вполне, что ему надо делать, но в его сознании нет уже той животности, дикости, зверских инстинктов, которые так сильны в детском возрасте. Он стыдится этих порывов, и в нем развивается совесть, просыпаются нравственные вопросы. Мы вступаем в двадцатый век с Толстым и Ибсеном, – пусть помнят наши потомки…

Через сто лет не только мы умрем, но и дети наши, которые рождаются теперь, на которых мы возлагаем столько надежд и упований.

Умрет и моя племянница – о рождении которой недавно известила меня Валя и которую на пороге двадцатого века назвали Надеждой.

Не сказать ей слов: «двадцать первый век». А между тем мы живем и не думаем о смерти, и каждый раз она является для нас неожиданностью. Смерть – это нечто чудовищное, страшное, но вечно новое, как любовь. Недаром людская фантазия так часто соединяет их вместе.

В любви творческая сила, потому что она создает будущее – детей…

Люди так часто изображают ее аллегорическими фигурами, женщинами в разных позах. Я бы выбрала проще – нарисовала бы толпу детей. В них будущее человечества, которое создает жизнь. Почему не избрать ребенка эмблемой будущего? Жизнь – творчество, которое поддерживается надеждой…

И на пороге двадцатого века – мысли летят к родине.

Увижу ль я, друзья, народ не угнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли, наконец, прекрасная заря?

3 января 1901 г.

Мы кончали обед, когда madame Dores вызвала меня в коридор.

– Вас спрашивает какая-то дама.

Пожилая особа, в скромном черном платье и такой же шляпе поднялась со стула.

– Je viens de la part de monsieur Lencelet⁴⁷.

– Voulez-vous bien me suivre, madame⁴⁸.

Ей пришлось подняться на третий этаж. Я затопила печку, зажгла лампу и стала приготовлять чай, не без любопытства рассматривая свою гостью.

Пышные волосы с проседью обрамляли ее еще свежее симпатичное лицо с живыми, голубыми глазами. По всему внешнему ее виду можно было заключить, что она небогата, вернее всего вдова.

Она заговорила первая просто и непринужденно.

– Я пришла к вам от г-на Lencelet. Он иногда посылает меня к своим больным. Так и теперь он сказал: Marie – есть у меня одна пациентка – молодая девушка – сходите к ней… Вот я и пришла.

Она ласково взглянула на меня, и лицо ее осветилось доверчивой детской улыбкой.

И я невольно улыбнулась ей в ответ.

– Вы очень добры.

– О, полноте. Я вполне понимаю, как ужасно быть больной на чужой стороне. Но вы главное – ободритесь. Не падайте духом, не поддавайтесь печальным мыслям, и тогда у вас легче будет на душе. Вы студентка?

– Да.

– Вы знаете библиотеку Св. Женевьевы?

– О конечно.

– Я тоже там бываю.

– Что же вы там изучали? – спросила я осторожно, не без некоторого недоумения, так как по внешнему виду моей гостьи уже никак нельзя было думать, что она студентка или писательница, – а почти все немногие женщины, посещающие эту библиотеку, принадлежат именно к этим двум классам.

– А мне нужны были книги и словари… я изучала дагомейское наречие.

– Это зачем же? – от всей души изумилась я.