А я, смотря на ее уже немолодое лицо, думала: какая масса женщин в Англии осуждена на безбрачие, и какой-то холод пробирался в душу при мысли о молодости без любви, об одинокой жизни… И глубокое сострадание охватывало душу… Заменять страшную пустоту личной жизни – пчелами… какой ужас!
Скорей в Париж! Как могла я так долго пробыть здесь, вдали от него, как могла?! Я теперь удивляюсь сама на себя. Кажется, если бы пришлось пробыть здесь еще неделю – я умру…
Стрелка близилась к семи. Гости ушли. Семья мисс Кэт радушно пригласила меня отобедать у них; скоро десять часов вечера – я еду прямым путем на Дувр – Кале.
Наконец-то!
Облетели листья… Париж уж не блестит яркой свежей красотою, как в мае, – но после Лондона он кажется еще прекраснее, а расстояния и совсем невелики.
Все мое существо сияет от радости при мысли о том, что я опять там же, где он живет…
Ищу комнату на той же rue de l’Arbalète, которая носит громкое название Villa Medicis. Действительно, улица достойна этих господ: четыре прекрасные большие дома, выстроенные по всем правилам современных удобств и гигиены. Двор безукоризненной чистоты с садиками. В первом здании в пятом этаже меблированная квартира, комнаты которой сдаются исключительно женщинам. Я осведомилась – кто жилицы. Оказалось, все порядочные. Пансион надоел так, что я последнее время только и ждала – скоро ли оставлю его. Наученная горьким опытом прошлого года, не буду больше жить в студенческих квартирах, а поищу комнату в семье, чтобы быть одной жилицей. Это очень трудно…
На этот раз нашла, кажется: правда, не в семье и не одной жилицей, но зато и нет студентов, – комнаты в этой маленькой квартире сдаются исключительно женщинам. Две румынки – одна с медицинского факультета, другая с lettres166
– живут в одной комнате, две другие еще не заняты. Я взяла одну из них, подешевле, – очень светлая, чистая, уютная. Другую по дороге рекомендовала какой-то русской, тоже, кажется, студентка. Так что вполне можно будет рассчитывать на покойную жизнь. Возьму пианино напрокат – здесь это стоит всего 10 fr. в месяц.Однако как полезна жизнь в деревне и работа на свежем воздухе! Чувствую себя прекрасно. Несмотря на трехдневную беспрерывную беготню по лестницам, возню с вещами, не только не устаю, а кажется, что расходую самую небольшую часть своей силы, что ее мне некуда девать.
Вчера первый свободный вечер – пошла гулять… и конечно, туда, на rue Brézin.
Она была по-прежнему тиха и пустынна, только сквер изменился – печально смотрели пожелтевшие листья; было холодно… и все кругом было так печально, так способствовало моему настроению…
Не знает он, что я вернулась… Сердце замирало от радости, едва я коснулась его родной земли…
Он спит теперь, утомленный дневной работой, и не узнает, не догадается… никогда…
А ведь я совершенно не знаю, кто он; как бы узнать хоть что-нибудь о нем?..
Когда я уезжала и приходила прощаться к Анжеле, та сказала, что знает его. Тогда я не смела спросить ничего, это было бы слишком явно заметно… А теперь… Если я не могу его видеть – то услышать хоть слово о нем!
Какое благодеяние – дождь для земли во время засухи…
Сегодня воскресенье, как раз приемный день; надо же по возвращении навестить Анжелу – и непременно, незаметно наведу разговор на него.
И я пошла в госпиталь Брока.
Анжела очень обрадовалась моему приходу.
– Давно ли вернулись? Как это мило с вашей стороны – сейчас же вспомнить обо мне… очень, очень рада, что вы пришли.
Я вся вспыхнула: ведь я пришла не просто, чтобы повидаться…
Но шел дождь, и в маленьком кабинете электротерапии, где живет Анжела, было темновато, так что она ничего не заметила.
Мы заговорили о госпитале, перебрали всех больных, которые ходили на электризацию одновременно со мной; вспомнили и о докторе Дроке и его необыкновенном взгляде…
– Он скоро вернется из отпуска.
– Судя по его взгляду – это должно быть необыкновенный человек, – направляла я на него разговор: помню, что «monsieur Lencelet est un ami intime du docteur Drock…»167
– О, это действительно чудный человек, и притом знаменитость… Вы знаете ли, сколько стоит визит у него на дому?
– Сколько?
– Два луи! двадцать франков! – торжествующим тоном сказала Анжела, точно это она сама получала такую плату.
– О, – сказала я с уважением.
– Да, да… это такая знаменитость по накожным болезням.
– А эти, которые ходят с ним по палатам, – это тоже… доктора? – нарочно ошиблась я, зная, что Анжела сейчас объяснит, как иностранке.
– Нет, это экстерны и интерны. Каждый шеф имеет своего интерна. Доктор Dossi – акушер – своего, доктор Дрок – своего… теперь у него Собатье, в прошлом году был Кур-де-Глеввинье… я их всех отлично знаю.
– И Ленселе тоже был? – наконец решилась я спросить, думая, что вопрос как будто вскользь, будет незаметен.