Дневники русской женщины

Теперь мне необходимо овладеть собой, побороть мучения и, хоть для виду, – покориться; между тем, это почти невозможно: мой непокорный характер менее всего покорен мне самой. О, тысячу раз правы те, кто говорит, что победа над самим собой – труднейшая из побед. Человек может властвовать над всеми, но над собой часто совсем не в состоянии. И как трудно прощать другим!

26 февраля. Приятное впечатление осталось у меня после посещения на фабрике К. приюта яслей, куда матери относят детей своих на время работы…

Две большие светлые комнаты; одна вся уставлена белыми колыбельками с грудными детьми, которых укачивают няни; другая, побольше – для маленьких, которых матерям нельзя оставить дома одних. В ней встретила нас целая ватага крошечных фигурок, одетых в красные платьица и белые передники, все босиком – они кругом сидели на полу и играли вместе. Это было так мило и непривычно для глаз, так трогательно было видеть детские личики, их смех, улыбки и милую болтовню! Чем-то хорошим, нежностью и тишиною веяло отсюда. Когда мы вышли из яслей на двор и пошли осматривать новую фабрику, – под оглушительный стук машин, – мне не верилось, что я всего-то какой-нибудь час была в этом тихом приюте.

Но что мне более всего нравится на фабрике – это ее атмосфера, полная смысла и деятельности: чувствуется, что здесь люди живут, а не прозябают, что они заняты делом, и работа их живая, а не мертвая… На меня это произвело большое впечатление.

1 марта. Великий пост. Я не люблю изменять раз установленных привычек по отношению к церкви. У меня их немного, но я держусь их крепко. Воспитанная в семье, где еще сохранились отчасти прежние старые требования относительно говения и поста, – я сохраняю их и нарушение буду считать грехом. По-моему, и то, и другое необходимо исполнять. Не говоря о требованиях церкви, к которой принадлежим мы, говение полезно современным людям как средство раз в год опомниться от нашей суеты: приготовляясь к исповеди, мы обращаемся к нашей душе, совести, вспоминаем, раздумываем, что мы сделали, и хотя нам, конечно, трудно исправиться, – все же мы возвращаемся из церкви с сознанием своих грехов, и как бы обновленные их прощением. Так, по крайней мере, исповедь действует на меня. Ах, как бы посмеялись над этими строчками все мои знакомые молодые люди! Таков уж нынешний век… В сущности, мне следовало бы быть настоящей атеисткой, судя по моей семье: отец никогда не был особенно верующим, совершенно равнодушно относясь к церкви; мать – вследствие своей очень самолюбивой натуры, тоже равнодушна к религии и ее обрядам, насмехается над священниками, а по праздникам читает французское Евангелие; нас же, детей, воспитывала в духе религиозном, сама не подавая никакого примера. Что, казалось бы, могло выйти из такого воспитания? Но у нас в семье еще живы две бабушки, две старинные русские купчихи, которые свято соблюдают наши дедовские обычаи по отношению к церкви; обе имели на меня большое влияние, поэтому из меня и вышла верующая.

16 марта. Случайно прочла в журнале «Рус. Вест.» повесть Данилова «В тихой пристани». Она написана очень обыкновенно, но автор взял не избитую фабулу романа, а поместил свою героиню в монастырь, и рассказ ведется от ее лица в форме дневника, где она описывает монастырскую жизнь и свое душевное настроение. Страницы ее дневника – тихие, ясные, и я так увлеклась миром монахинь, что опять начала думать о поступлении в монастырь. Время от времени я подумываю о нем. Отчего бы и нет? Будь у меня более спокойная натура, я бы, наверное, поступила. В людях я… как бы сказать? – не то что разочарована, а все-таки думаю о них довольно плохо. Одна мысль о замужестве мне ужасна, а если и живут на свете совершенно честные люди, – они не посмотрят на меня, жалкого урода.

Прочитанная повесть произвела на меня такое сильное впечатление, что я думаю, нельзя ли мне этот последний год до совершеннолетия провести в монастыре, в качестве послушницы? Я бы зарылась в свои книги, богослужения, посты и молитвы… Но мечтать можно до бесконечности, а кроме того, я сбиваю всех с толку противоречивыми намерениями – то на курсы, то в монастырь, – высказывая их совершенно искренно.

18 марта. На исповеди о. Владимир спросил меня:

– Не имеете ли каких грязных помыслов, встречаясь с мужчинами? – Этот суровый вопрос вызвал с моей стороны недоумение:

– Какие же это помыслы? – Но строгий священник не довольствовался моим неведением и продолжал:

– Да, разные помыслы… не приходят ли они вам на ум?

– Нет, – отвечала я, очень смутно соображая, что и мужчин-то не встречаю почти нигде, а у нас дома тем более… В церкви всю всенощную я чувствовала, как в душе моей воцаряется мир. Теперь, прочитывая Апостол на завтрашний день, я наткнулась на строки, смысл которых буквально тот же, что и слова о. Владимира: «Итак, не оставляйте упования вашего, которому предстоит великое воздаяние. Терпение нужно вам, чтобы, исполнив волю Божию, получить обещанное».