Дневники русской женщины

– Вам есть еще два выхода, – отвечал он, – или вы можете написать директору курсов, что вы представите свидетельство об имении вами средств после совершеннолетия, потому что тогда Сир. с. выдаст это свидетельство, или же можете написать, что вы в денежном отношении зависите от Сир. с., и чтобы дирекция навела у нас справки о вашем состоянии. Тогда, на официальную бумагу директора мы ответим, что у вас имеется такое-то состояние.

– А это верно, что Сир. с. ответит на запрос директора, не откажет ему?

– Конечно, должен ответить. Почем мы знаем, для чего директору курсов нужна справка?

– Но именно потому-то, что Сир. с. не знает, для чего директору нужна справка, он может и отказать ему, – подумала я, но не высказала этого сомнения, считая неудобным задерживать секретаря своими расспросами, так как к нему беспрестанно подходили какие-то люди с бумагами. – Позвольте от души благодарить вас…

– Очень, очень сожалею, что ничем не могу помочь вам. Сир. суд на мои доводы отвечал мне: мы призваны охранять семейный строй, но не разрушать его. – Я поклонилась и ушла.

Тяжело было на душе. – И странное дело: чем тяжелее становится мне, чем более я вижу препятствий, тем сильнее мое желание; я чувствую, что становлюсь тверже и решительнее, и буду сопротивляться до тех пор, пока могу, пока хватит сил. Теперь я уже закрываю глаза на все и иду вперед, думая только о достижении моей цели. Занятия немецкой литературой и историей, за которые я было принялась, не идут на ум: несмотря на все спокойствие, с которым я стараюсь относиться к своей неудаче – я не могу заниматься. Я строю всевозможные планы на случай другой, последней неудачи – отказа принять меня на курсы, думаю о поездке в Петербург, словом – вовсе не об истории Греции и Рима, Шиллере и Гёте.

Сегодня дома разговаривала с сестрами о моих делах, рассказывала им все, что и как думаю; это немного облегчило меня. А почему? и сама не знаю. Сестры ничем не могут мне помочь, ни советом, ни делом: лица у обеих выражали только огорчение при виде моей неудачи.

8 марта. Итак, что предпринять теперь? Я почти решила ехать в Петербург, лично просить директора или кого-нибудь из «власть имущих» принять меня. Это единственное средство, чтобы не мучиться в ожидании ответа – какого ответа?! Если там мне откажут, – получив нужные сведения у знакомой швейцарки m-lle Noyer, – начну собираться в Швейцарию…

Мне не хочется терять еще год. Довольно, довольно! Когда я подумаю об этих 3-х годах, я прихожу в ужас и отчаяние при мысли, что не сумела как следует распорядиться ими. Никаких знаний я не приобрела, читала так мало, и не такие серьезные сочинения, какие надо бы читать; я упрекаю себя за то, что не покупала себе книги, тратя все деньги на наряды, поездки, театр, довольствуясь книгами здешней библиотеки… Словом, я недовольна моею прошлою умственною жизнью, всем, решительно всем моим существом! «Надо бы так-то, надо бы сделать то-то»… – твердишь самой себе, и сожаление о безвозвратно-прошлом наполняет душу таким скверным сознанием собственной негодности и неспособности, что я рада бы бежать на край света, лишь бы уйти от упреков своей же совести…

Да! только теперь могу я понять цену спокойного и радостного чувства довольства собою, сознания, что «я сделал все, что должен был сделать».

10 марта. Вспоминаю весну 1883 года. Двенадцать лет прошло! Не знаю отчего, но эта весна особенно припомнилась мне. Тогда я была восьмилетней девочкой, и помню, веселой, беззаботной, как птичка. Помню прекрасные весенние дни, папин кабинет, весь залитый солнечным светом, и себя перед письменным столом, читающую роман Золя, какой – позабыла, – должно быть, «Дамское счастье», потому что упоминалось имя «Дениза». Милая, родная Нерехта, счастливое время! – Все прошло, жизнь изменилась, и теперь уже нет ни девочки, ни папиного кабинета с большим письменным столом, заваленным книгами и газетами, ни тихой, ясной и прекрасной весны, как тогда!

11 марта. Получила из полиции свидетельство о политической благонадежности. Очень опасалась, чтобы не вышло истории с мамой, когда принесет бумагу полицейский, но все обошлось благополучно. Помощник пристава принес свидетельство, когда меня не было дома, и сказал горничной, чтобы я пришла в часть вечером. Я заранее уже подготовила Вассу не докладывать ничего маме, когда принесут бумагу, и если она спросит – отзываться незнанием; поэтому, когда она начала допрашивать Вассу, кто звонил, та ответила:

– Не знаю; какой-то офицер спрашивал барышню, велел ей прийти в 8 часов.

– Куда? – спросила мать.

– Не могу знать, – отвечала моя верная дуэнья. Возвратившись домой, мать меня встретила вопросом:

– Какой это офицер приходил за тобой?

– Подруга Маня уезжает сегодня, – смело лгала я, – он приходил сказать, чтобы я пришла ее проводить. Можно мне идти сейчас?

– Можете.

– Ты за мной не присылай прислуги, меня проводят, – продолжала я лгать.