Долго потом еще чиновник болтал о том, как его отец воевал за Сёогуна и имеет три раны, как дядя, будучи тринадцати лет, отправился на войну уже за Микадо, что сын этого дяди ныне воюет на Формозе, что на Формозе туземцы пожирают убитых в стычках японских воинов и прочее; но впечатление, что крестился неискренно, изгладить не мог, тем более что и креститься правильно до сих пор еще не научился.
О. Борис Ямамура пишет, что катихизатор в Мориока Павел Нигано самопроизвольно ушел домой и уже потом написал ему, что–де семейные дела требуют его присутствия дома; другой же тамошний катихизатор Сергий Кобаяси уведомляет о. Бориса, что Нигано, кажется, совсем оставляет службу. Так–то прочны на службе и кончившие курс в Семинарии! Впрочем, Нигано особенно жалеть нечего: способен напиваться и в пьяном виде буйствовать, как то показала недавняя жалоба на него христианина из Мориока Якова Мукаида.
Катихизатор Павел Ходака прислал просьбу об отставке: священник–де не позволяет ему быть катихизатором в Нобеока. О. Яков Такая писал и пишет из Кагосима, что Ходака испортил свою репутацию; но самого дела еще не представляет — исследует–де. Написано ему, чтобы известил ясно, почему Ходака не может быть катихизатором?
Рано утром подали телеграмму: «Иоанн Ито (катихизатор в Хацино–хе) умер, что делать?». Тотчас же телеграфировано к о. Петру Сасагава, чтобы отправился похоронить. Хацинохе принадлежит о. Борису Ямамура, но он ныне в путешествии по Церквам. Отчего бы ни помер бедный Ито, но очень жаль: усердный христианин был и энтузиаст–катихизатор, хоть и не очень успешный по некоторым странностям его характера.
В девятом часу утра пришел диакон Дмитрий Константинович Львовский просить дать молитву жене его, разрешившейся в семь часов утра от бремени сыном Михаилом. За молитву получил от Катерины Петровны на Церковь двадцать пять ен.
После обеда был Тогава, протестантский «бокуси» секты «Кристкёо», соединенной из пресвитериан, конгрегационалистов и баптистов. Приходил в качестве редактора и задавал все политические вопросы, что русские–де возьмут Порт–Артур, потому что в него выгодно провести железную дорогу, раздробят Китай, овладеют Кореей. Я должен был болтать и состязаться с ним по всем этим вопросам, тогда как ждал религиозного разговора. Он — издатель журнальца, обозревающего все веры в Японии; говорил, будто буддисты издают ныне до ста двадцати периодических, синтуисты до пятидесяти. Если правда, то «Марфа, Марфа печешися о мнозем, тогда как единое потребно» — христианство, которое, конечно, и войдет сюда, а буддизм, синтуизм, да и много приходящие ныне из–за границы улягутся в гробы — уже без надежды воскресения. — По словам Тогава, у Мак–Колея, в Унитарьянской школе, человек тридцать учеников, преподаются буддизм, немецкая философия и христианство; первые два предмета имеют хороших учителей, последний преподается весьма плохо, чем ставится ниже буддизма и логомахии немецкой. И Мак–Колей издерживает много денег на свое «развратилище»! Из–за чего эти несчастные унитарьянцы хлопочут? Положим, они служат своему принципалу–диаволу; но разве он долларами платит им? А без выгод века сего что же у них священного?.. Да, тайна беззакония делается; пробивается антихрист в мир… Но далеко–далеко еще до того, когда ему позволено будет явиться! И Мак–Колей и всякие другие его предтечи во всех отношениях лжепророки.
Письмо из Хацинохе пришло, что Иоанн Ито умер от тифа. Царство ему небесное! Завтра отслужим панихиду.
Из Отару катихизатор Павел Мацумото извещает, что его обокрали до нитки. Много там, на острове, воров из преступников, отбывших свой срок в тюрьме и выпускаемых на волю без всяких средств к жизни. — Пошлем ему завтра двенадцать ен пособия; больше Миссия не может. Берегли бы себя — он и жена его. В другой раз это уже с ними.
Был подполковник Михаил Владимирович Грулев, отправляющийся с женою — Ниною Маврикиевной, из Владивостока, чрез Америку, в Россию. Благородный, добродетельный, даже религиозный человек, но слабый муж, едва ли по характеру, ибо сила воли на все прочее у него большая, вероятней — по идеям второй половины XIX столетия: «Как–де говорить жене и стеснять ее, когда она хочет и то и то»! И выходят оба несчастными, хотя любят друг друга. Впрочем, от жены его я ждал большего благоразумия, чем оказано ею в последнее время. Она же плакала и клялась мне, что, кроме мужа, никого не любила и не любит и что всеми ласками постарается загладить свою вину пред ним, лишь бы только он позволил ей вернуться к нему.
И никакой ласки ему, никакого доброго привета, а только надутые губы и капризничанье! А он как любит ее и как страдает, бедный! Боже, сохрани его и возврати им счастье!