Дневники св. Николая Японского. Том V

К сорока минутам одиннадцатого часа поехал в Посольство; попал на дорогу, по которой должен был возвращаться Император с парада, почему велел свернуть в сторону и окольным путем приехал в Посольскую Церковь после Евангелия. На молебне за отсутствием диакона первую ектению говорил о. Сергий Глебов, вторую я. Пели хорошо, но Апостол на молебне прочитал Смысловский соблазнительно — смех возбуждает такое чтение — неумелое подражание чтецам, начинающим низко и постепенно возвышающим; у Смысловского вышло совсем карикатурно. — Посланника в Церкви не было, был у Императора на завтраке и приехал к концу нашего у него завтрака голодный, ибо угощали у Императора японским столом, с рисом вместо хлеба, палочками вместо вилок и ножей, к чему наш Александр Петрович еще совершенно не приготовлен.

За отсутствием его на завтраке на меня возложили обязанность провозгласить тост «За здоровье Государя Императора». — Направо от меня сидела Марья Дмитриевна Ванновская, жена полковника военного агента, на днях отправившегося в Китай для ознакомления с современным течением тамошних дел; душою и телом прекраснейшая женщина, мать здесь же сидевших трех прелестных девочек, начиная с десятилетнего возраста вниз, но бледная–пребледная от нездоровья желудком. Говорила она: «Я не верю в гаданья, но мне предсказала гадалка по хиромантии, когда я была пятнадцатилетнею, что я выйду за конно–артиллерийского офицера, и это исполнилось; еще предсказала, что когда я буду тридцати трех лет, меня убьют; три года осталось до этого, но я не верю»… И, видимо, верит и боится. Жаль! А больше всего жаль, что гадают: легковерным подобные предсказания — точно заноза в душу — вечно беспокоящая их, а в иных случаях и зарождающая катастрофу.

За всенощной были четыре протестантских миссионера и миссионерка, дождавшиеся конца службы и даже меня, выходящего пред затвором храма. Изъявляли сожаление, что я не был на их только что кончившемся митинге с пятьюстами заседавших.

— Я и хотел побыть, но мне дали понять, что неудобно, «протестантский» — де митинг, — ответил я.

— Напротив, на митинге не раз упоминалось, что жаль, что нет с нами вместе бишопа Николая, а также католических миссионеров.

— Конечно, существенное в христианстве у нас у всех одно и то же. Мне, впрочем, хотелось только послушать, а не участвовать в совете протестантских миссионеров, что, быть может, оказалось бы и не совсем удобно.

— И это было бы желательно, — подхватила дама, — но я слышала, что Вас в это время совсем нет в Токио, что оказывается неправдою; какая жалость! — и так далее. Взаимные любезности, между которыми младший из миссионеров передал мне поклон от Mr. Mott’a, молодого американца, ревнителя Христианской ассоциации молодых людей, бывшего и в Японии (и посетившего меня), встреченного им нынешним летом в Париже.

[Пропуск в оригинале]

Является сегодня некто, рекомендующийся инженером (гиси), кончившим здесь Университет, по фамилии Момма, по наружности и приемам джентльмен. Говорит:

— Хочу принять вашу веру.

— Очень приятно. По какому побуждению?

— Имею намерение отправиться в Сибирь искать службы.

— Если там нужны инженеры и если Вы окажетесь сведущим, для Вас найдется употребление без вопроса о вере.

— Но я слышал, что хорошо для этого принять вашу веру.

— Вера принимается не по таким поверхностным побуждениям, а по внутреннему душевному требованию. И для Вас необходимо сделаться христианином, Вы также сын Отца Небесного, обладаете бессмертною душою, вечною участью которой должны быть озабочены, и прочее, и прочее… — но для этого нужно, чтобы Вы почувствовали потребность в спасении души…

Кандидат в христиане, недолго слушая, встал и ушел.

24 октября/6 ноября 1900. Вторник.

О. Борис Ямамура извещает, что в Иван–квай (Ициносеки и Яманоме) христиане столковались, наконец, строить Храм на вновь купленном месте; для чего положили собрать в пять лет с себя 5000 ен, из которых половину обещался жертвовать Моисей Ямада, по 500 ен в год. Значит, помирились взаимно христиане Яманоме и Ициносеки. Слава Богу!

Из Дзёогецудзуми описывают трогательную кончину христианки Марины Сате, двадцати одного года, умершей от чахотки. Когда предприняли лечить ее, она все время была в спокойно радостном и молитвенном настроении, особенно перед смертью не переставала молиться и радоваться, что переселяется в вечную жизнь; с молитвою на устах померла и с радостным лицом лежала в гробе. Письмо послано в «Сейкёо- Симпо».