Так и было решено. Всю ночь мы провели за размышлениями над текстом ритуала и способе прочтения его, к окончательному согласию придя лишь на рассвете. По крайней мере мы представили, что это была всего лишь ночь. Аульц оказался прав - никто не торопился нас выпускать. Почти месяц мы провели по очереди прокалывая пальцы, вырисовывая текст на страницах, впитывающих кровь так быстро, как будто с момента своего создания мечтали лишь о ней. Пальцы рук быстро пришли в непригодность, стали онемевать, терять чувствительность и болеть. Кровь из них с трудом выдавливалась. Поэтому к действу были присоединены пальцы ног, пятки и ладони. Текст оказался достаточно длинным для подобного способа письма, но измотанные, с болящими руками и ногами, мы всё-таки успели. И успели как раз вовремя. На следующий день после окончания написания ритуала и пояснения к нему за нами пришли. Дверь открылась и дневной свет ударил в глаза невыносимой режущей болью. Нас, ничего не видящих, схватили и повели куда-то подальше от места заключения, а на полу, на том же месте, что и была найдена, лежала книга с вложенным в переплёт кинжалом. И не было видно в закрытом состоянии, что она скрывает в себе новый, казалось бы, нечитаемый текст, который через несколько сотен лет проявится в истории неприятными последствиями.
Свобода
Освобождение оказалось не столь радостным, как нам хотелось. Нас привели всё в ту же круглую комнату, что приводили каждый вечер, и заставили раздеться. Хозяева дома были на этот раз одеты в чёрные балахоны с капюшоном. Как оказалось, то, что мы с Аульцем попались на нашей церемонии поздравления, было чистой случайностью. В эту ночь всех мальчиков вытащили с кроватей и таким же образом попарно посадили в комнаты, подвергнув тем же испытаниям, что и нас. К сожалению, испытания прошли не все.
- Сегодня здесь собралось лишь шесть мальчишек, - начал хозяин после привычного осмотра. - Вас здесь шестеро, а из шестерых двое - убийцы. Не выдержав сурового режима, не разделив пищу и питье с товарищем, они добыли себе пропитание ценой жизни брата.
В этот момент он подошёл к двум мальчикам, которые испуганно бегали глазами по комнате. В их повадках не осталось ничего человеческого - больше животного. Как забитые звери, без проявления малейших частиц интеллекта, они стояли и тряслись от страха.
- Месяц в комнате с убитым было достойным наказанием для вас, - продолжил он. – Но посмотрите на них. Это же крысы, не способные жить в обществе. А как мы поступаем с крысами? Мы их травим, давим, безжалостно уничтожаем. Мы уничтожаем и их, и их потомство, чтобы больше не было этих тварей в нашей обители.
После этих слов он достал кинжал, похожий на тот, что был вложен в книгу и резким движением перерезал горло тому мальчику, что стоял справа. После этого, развернув второго мальчика к себе, он вонзил кинжал в его сердце.
- Молодцы, сплоченная работа, - сказал он, проходя мимо меня с Аульцем. - С книгой интересно получилось. Этот кинжал как раз из неё. Все свободны!
Переборов приступ тошноты, мы поспешили покинуть помещение.
После вышеописанных событий жизнь сильно изменилась. Нам разрешили общаться друг с другом, свободно передвигаться по дому и выходить на час на лужайку для отдыха после обеда. Первая половина дня стала загружена учебными занятиями, которые были достаточно разнообразны. Иностранные языки и травоведение, математика и история, логика и физическая культура - вот основные предметы, на которые делался упор. Одним из иностранных языков была латынь. Учили мы её используя различные исторические документы и научные труды. В физическую подготовку помимо бега, силовых и гимнастических упражнений входили фехтование, боевое искусство и метание ножей. Неизменным осталось только собрание с осмотром, которое по-прежнему проходило по вечерам. Изменения, привнесенные в нашу жизнь, обрадовали меня, но, как водится, огорчение бывает во всем. Моё огорчение заключалась в том, что сколь бы загадочным и зловещим местом не казался наш приют и на какие бы мысли он не наводил, к некромантии мы больше не возвращались.
Занятия проходили в основном дома. На первом этаже оказался оборудованный класс, представлявший из себя небольшую комнату с четырьмя столами. За тремя столами, расположенными друг за другом, были размещены по два стула. Четвёртый стол, стоящий в углу напротив входа в комнату, был более узок и предназначался преподавателю. Сам класс был небольшим прямоугольным помещением с окрашенными в белый цвет стенами и потолком. Половицы имели грязно-коричневый оттенок почти стертой краски. Потолок украшала резная деревянная люстра, расходившаяся из центра пятью полукруглыми лапами, в которые были выставлены свечи.