Дни

Алексей, конечно, шел с этой дамой, но не рядом, а чуть сзади и через одного человека, что ли; она все время обращалась к нему, вообще показывала, что она при нем; он улыбался и нечто говорил ей, но и улыбался и говорил втайне хмуро и сонно. Тут уж возник ритм, отмеченный мной еще в самолете. Он при ней (при ней?) был именно устал не устал, а опущен, что ли; и все время был чуть поодаль, отстраняясь как бы. В самолете это могло показаться случайностью, сейчас, на ходьбе — когда человек так или иначе проявляет волю, — это было ясно. Шел он будто бы нехотя; я вспомнил, что он, как и я, любит быстро ходить (Заповедник!..), а тут ему приходилось плестись. Ибо женщина шла не быстро. Рядом с ней впритык, наклоняясь к ней сверху вбок с обычным в таких случаях слюняво-слащавым видом, тащился неимоверно пошлый брюнет; она отвечала ему и время от времени обращала на него свой долгий и словно бы стоячий взор, а затем полуобращалась к Алексею, как бы прося прощения и свидетельствуя, что она — тут; он сонно отводил глаза и отсутствующе смотрел на даль — на Кубу.