Дни

— …Рассказали бы вы… что-нибудь. Случай или что, — в отчаянии объявил я: сдаваясь на милость победителя и напрямую прося о том, на что я должен был вывести.

— Случай? А! Это я понял. Это что ж. Вот раз аврал был.

— Ну и что?

— Ну, разбудили нас ночью. Трубки там порвало. Ну, я приехал, смотрю, реле; сразу видно. Сменили трубки. Сначала отключили, конечно… вы понимаете; потом сменили.

— Ну и как?

— Что как?

— Ну… и дальше?

— Дальше? Дальше домой, что ж тут дальше. Вот был случай.

Он не испытывал неловкости; отвечал, и все.

Его шарообразное смуглое, как водится, слегка курносое лицо было по-прежнему тихо. Сейчас ему поручили это дело, он и делал.

— Слушай, Александр, — сказал я в досаде. — Так не пойдет. Нам надо поговорить… подробней.

Он не смутился.

— Подробней? Так. Но вот не знаю когда. Сейчас… тут… работать… вы не…

— Да не сейчас. Сейчас мы, я вижу… сделали уж все, что могли. Давайте вечером? — Видя его «вы», снова я перешел на «вы».

— Вечером? — он наморщился. — Да… друг… я обещал…

— Ничего, я зайду, другу вашему объясню; поедем в гостиницу… посидим… Жена в Гаване?

— Да; в Гаване.

Видя, что он не зовет в гости, что́ я иное мог предложить? Лучше б в его обстановке, но уж ладно.

Если б я прямо набился, он бы, конечно, и позвал; но тут, при моих тонкостях, ему не пришло в голову.

— Заезжайте, — наконец сказал он решительно.

— Как найти-то?

Он объяснил толково и кратко: технарь и бригадир.

Он жил в общежитии института.

Объяснив, он тут же встал, скупо кивнул и, повернувшись, пошел по своей гремящей эстакаде так, будто меня и не было.

Вечером мы собрались в холле своей гостиницы «Америка». Я приволок Пудышева, спутники желали «ох, посидеть»; мы намеревались занять два стола рядом — я с Пудышевым, прочие вместе — и обсуждали лишь сложный вопрос, в какую из многочисленных забегаловок нам направиться. В Москве это все проще: за малым числом самих забегаловок. В каждом углу были свои преимущества: там уют, там простор, там светло, там темно, там всякая музыка, там тихо. Пудышев покойно молчал, отсутствующе разглядывая то проходящих двух луноподобных канадцев (аккуратная седина, светлые очки, серебристо-палевые пиджаки; ныне туристы на Кубе — это, вместо ненавидимых гринго, в основном Канада, Квебек), то стройных разноцветных мулаток (не оживляясь при этом, а как бы просто меряя взором), то наших туристов, то служителей в кофейного цвета формах: вроде наших железнодорожников. Альдо был, конечно, за помпезный верхний зал; Петр Петрович был за нижнее бордовое кафе, шофер, как и Пудышев, молчал и поглядывал вбок, я стоял скорее на стороне Альдо, чем чопорного Петра Петровича с его изысками:

— Но mojito есть лишь тут, — говорил Петр Петрович, вежливо раздражаясь. Откуда он знал, во-первых?

— Но зачем mojito (коктейль с густым льдом, с мятой)? Мы уж знаем… мы можем этот ron de la roca (ром со льдом).

— Фу! Ron de la roca! — На Петра Петровича время от времени находило это словно бы неожиданное упрямство на профессиональной основе. — Это, по сути, дурная экзотика! Это, по сути, и не кубинский напиток! Да и зачем, на ночь глядя…

— Как раз на ночь глядя, — возражал я; мне в этот вечер «почему-то хотелось» и блеска, и шума, и дурного тона, и я был за Альдо. — Как раз на ночь. Проспимся, и ваших нету.

— Да и там, там, вверху, есть mojito, — сдержанно горячился Альдо. — Разве нет? — Он произносил мило — «не-ит». — Там есть все, что вы захотите.

Он включился как живое начало; будь мы единодушны, он бы немедленно подчинился: с этой своей свободной предупредительностью.

— Mojito? Вверху? Вряд ли, — упрямился чопорный, сухой Петр Петрович; внешний тип был ложный; он не был ни чопорным, ни сухим.

— Да нет, вверх, — мягко настаивал и я, грешный.

Это тем более было смешно, что обычно я равнодушно уступаю в бытовых вопросах; а тут поди ж ты.

Что-то я чуял, что ли?

Да нет…

Просто, инстинкт некий.

Прошли туристы; они, в этом вестибюле — люстры и розово-желтый мрамор — гулко гудели и пересмеивались.

— Вверх! — сказал я.

— А! Прекрасная Москва-мулатка! Заметил, заметил я! — сладко и хитро ухмыльнулся Петр Петрович.

— А ничего, да? Вы заметили? — слишком живо спросил я.

— А-а как же. Красивая дамочка, — отвечал он.

Любопытно, что и он не сказал — «девушка», «девочка», «дева» и в этом роде.

— Так вверх?

— Ну, раз так, то вверх, — сказал Петр Петрович, идя на этот почетный компромисс. — Вверх, Саша?

— Пусть вверх, — немного стесняясь, отвечал Пудышев; он давно не был «по кабакам».

Мы повернулись к лестнице… как вдруг меня тронули за плечо.

Это, ясно, был Алексей.

Мы мгновение в некоем смущении глядели один на другого; по нему сейчас четко было, что не только я его, но и он давно заметил меня, но скрывал это; мы обоюдно читали все это в лицах.

Он сказал твердо:

— Я все видел вас, но неловко. Однако не миновать.

— Да, мы едем явно параллельно.

— Тут все маршруты одни и те же.

— Ну, у меня-то особый маршрут, я не с группой — в командировке.

— Однако закон срабатывает.

— Да, верно.

Мы, настороженно и сдержанно улыбаясь, снова смотрели один на другого.

Давно мы не виделись.