Посреди созданной Датэ Пустоты вспыхнуло новое солнце. Слишком яркое, чтобы прямо смотреть на него. Даже там, где я лежала, его жар был поистине страшен. Кожу сразу стянуло, стало трудно дышать. А вокруг солнца сияла корона чистого белого света – но не просто лучилась во все стороны, как обычно бывает. Прежде чем отвести заслезившиеся глаза, я увидела круги, и узоры, и слова божественного языка, складывавшиеся в огненном воздухе и вновь пропадавшие. Великолепие замысла потрясало само по себе, но вертящиеся круги были еще и нимбами вокруг человеческого силуэта.
Несколько раз я отваживалась взглянуть на нестерпимое сияние и успела рассмотреть огнистые волосы, воинский доспех, откованный из разных оттенков белизны, – и узкий, белого металла прямой меч в безупречной черной руке. Лица я разглядеть не могла, оно слишком ярко сияло, – но глаза!.. Они открылись, как раз когда я смотрела. И нарушили жгучую белизну цветами, о которых я слышала только в стихах, что рассказывали об огненных опалах. О переливчатом плаще заката. О бархате и страсти…
И я поневоле вспомнила тот день – теперь он казался таким далеким, – когда нашла человека в выгребной яме. Так вот, у него были те же глаза… но кто сравнил бы их с нынешними – раскаленными, невероятно прекрасными, полными уверенной мощи?
– Итемпас, – повторила я, на сей раз благоговейно.
Глаза обратились на меня. Я не заметила в них узнавания… ну и что? Он увидел меня и признал во мне свое дитя. Не более. Но и не менее. Существо, настолько превышавшее человека, не нуждалось в человеческих связях. И мне достаточно, что он увидел меня, и в его глазах была теплота.
А перед ним скорчилась тварь-Датэ, отброшенная тем же выплеском могущества, что едва не расплющил меня о стену. Вот она неуверенно поднялась на свои многочисленные ноги… Похоже, маска человекоподобия была окончательно сброшена.
– Во имя бездны, кто ты? – спросил бывший Датэ.
– Я творец формы, – ответил Повелитель Света.
Он воздел свой меч белой стали, и я увидела сотни божественных слов, филигранным узором тянувшиеся вдоль лезвия.
– Я – все знание и осознанное стремление этого мира. Я даю силу сущему и отрицаю недостойное существовать.
От его голоса задрожала тьма Пустоты. Я вновь засмеялась, исполнившись необъяснимым восторгом… И в глазах вдруг разразилась запредельная, обессиливающая боль. Я дала ей бой, цепляясь за свою радость. Я не хотела отводить взгляд от лучистого лика, ибо передо мной стоял мой бог. Ни один мароне не лицезрел его со дней юности мира. И я не позволю какой-то там телесной слабости помешать мне его созерцать.
А тварь-Датэ закричала всеми своими голосами и испустила волну такой испоганенной магии, что сам воздух побурел, в нем разлилось зловоние. Итемпас даже не отбил этот удар, а так, отмахнулся. Я услышала ясный и чистый звон, сопроводивший его движение.
– Довольно, – произнес он, и его глаза налились грозным багрянцем морозного заката. – Отпусти моих детей.
Тварь замерла, словно пораженная судорогой. Ее глаза – глаза Сумасброда – страшно округлились. Что-то зашевелилось в ее туше, потом безобразно выперло в горле… Тварь боролась, отчаянно напрягая волю, стискивая зубы… Я чувствовала, как она пыталась удержать краденую силу в себе. Однако все было тщетно. Мгновение – и чудовище с воплем запрокинуло голову, и его глотка извергла тягучие цветные потоки.
Каждый цветной поток тотчас испарялся в белом пламени Итемпаса, становясь тонким переливчатым туманом. Туманы притекали к нему, клубясь, смешиваясь и постепенно образуя еще одно кольцо его многослойной ауры. Это кольцо вращалось как раз перед ним.
Когда Итемпас воздел руку, туманы сгустились и объяли ее. И даже сквозь боль, терзавшую мою голову, я чувствовала их восторг.
– Мне жаль, – произнес он, и его дивные глаза омрачила печаль. О, как она была узнаваема… – Я был скверным отцом, но все переменится. Я непременно стану таким отцом, какого вы заслуживаете…
Кольцо сгустилось еще и стало клубящимся шаром над его ладонью.
– Ступайте же. И будьте свободны.
Он подул на возвращенные души, и они рассеялись, исчезая. Показалось ли мне, что одна из них, сине-зеленая спираль, чуть задержалась?.. Быть может… Но так или иначе – исчезла и она.
Датэ остался один. Он горбился, колени подламывались – он вновь был всего лишь человеком.
– Я не знал… – прошептал он, со страхом и недоумением глядя на сияющую фигуру. Он упал на колени, руки у него тряслись. – Я не знал, что это ты. Прости меня!
По его лицу текли слезы. Частью – от страха, но частью, как я понимала, это были слезы благоговения. Я знала: точно такие же слезы, почему-то очень густые, медленно и неостановимо струились и по моему лицу.
Блистательный Итемпас улыбнулся. Я почти не видела его лица сквозь свет его божественной славы и ручьи слез, но эту улыбку я ощутила всей кожей. Это была теплая улыбка доброты, благословения и любви.
Я увидела в ней все то, что приписывала ему моя вера.