Еще два года после этого Демир продолжал мастерить колокольцы в своей уже оборудованной по всем правилам мастерской, и все это время старался ни на улице, ни в корчме не встречаться со старым мастером, а если сталкивался, так молча проходил мимо, боялся услышать от старика обидные слова. Поняв, что его колокольцы по голосу все еще не сравнялись со Стевановыми, как-то зимой он снова забрался на крышу, на этот раз ближе к вечеру. И там сквозь старую дырку, которую он прикрыл еще тогда, на этот раз увидел, что делает старый мастер, после того как выкует колоколец и прежде чем зальет его медью. Только тут он сообразил, что никогда раньше не задумывался, зачем мастеру эта кучка негашеной извести в углу мастерской, которую Демир видел еще до Балканской войны, когда его подбородок едва доставал до верстака, — туда мастер зарывал раскаленные колокольцы, закаливая металл, отчего и получался у них этот латунный призвук. Демир заметил, что старый мастер, как и в ту зиму, плохо владеет руками, они дрожат, а мастер время от времени оглядывается или смотрит на потолок, точно чувствует взгляд, устремленный на него сквозь черепицу. Он наскоро закалил колоколец в извести, облил его медью, повесил над дверью на отдельный гвоздь, накинул полушубок и быстро закрыл мастерскую.
На другой день рано утром Димитр, брат Демира, постучав к мастеру, поднял его с постели — просил продать ему еще две четверки. Когда же они вошли в мастерскую и Димитр протянул руку к тому колокольцу, что висел над дверью, отдельно от других, мастер слегка удивился.
— Этот не продам, — сказал он. — Этот и еще один, — уперся Димитр, — я хочу этот.
В конце концов мастер уступил, и Демир всю зиму работал, прислушиваясь к голосу этого колокольца. Когда пришло лето и овец по вечерам начали гонять на пастбище, старый мастер снова стал, сидя на камне у ворот, слушать свои колокольцы.
…Тянутся снизу отары, взбираются на холмы, потом рассыпаются по пастбищам и перезвоном своим навевают на село мирные сны. Вот и отара Димитра, брата Демира, четверки его отзываются на голоса шестерок, уже поднявшихся выше. Но что-то снова нарушает тон. Разница на этот раз невелика, наверно, это тот колокольчик, который он не хотел продавать… Мастер встает с камня, останавливает чабана, идет через стадо, ощупывает колокольцы, осматривает. Вот он. Нет, не тот! Этот выкован Демиром. Мастер отвязывает его и расплющивает о камень.
Вечерами, вернувшись с поля, Демир допоздна мастерит колокольцы, ему не надо уже подглядывать за старым мастером, он все знает, надо только добиться нужного звука. Тот, что он привязал второй раз, ничем не отличался от четверки, которую Димитр купил у Стевана. Почему же мастер его узнал? Значит, старик сам сплоховал, делая колоколец в тот раз, когда Демир лежал на крыше и мастер все оглядывался, а руки его дрожали… В следующий раз Димитр привязал этот самый колоколец, Стеванов, и мастер узнал его, тоже отвязал, но не ударил о камень, а унес в мастерскую и разбил молотком. Значит, правда!
В конце лета Демир решил еще раз испытать свое искусство: подвесил к овце в братовой отаре одну из последних своих четверок, голос которой и сам уже не мог отличить от голосов Стевановых колокольцев. Он часто расспрашивал брата, как мастер ощупывает овец, как встает с камня и идет чабану навстречу, как шагает, как заглядывает в отару… Он надеялся, что теперь Стеван не заметит чужую руку, и, прежде чем брат повел овец, побежал вперед, выбрал место, откуда видны были ворота мастера, спрятался в кустах ежевики и стал ждать.
И вот мастер снова выходит на дорогу, садится на камень и слушает: снизу идут отары, он прикрывает глаза, и лишь когда отара проходит мимо, взглядывает на чабана, словно пропуская его в поле, и начинает прислушиваться к следующей отаре. Вот показывается и Димитр. Демир, засев в кустах, напрягает слух, колокольцы приближаются, голос их набегает волнами, ровный и чистый. Мастер сидит, закрыв глаза, голова его чуть покачивается. Демир волнуется: остановит он брата или нет? Отара все ближе, вот сейчас она поравняется с мастером, он приоткрывает глаза, зорко вглядывается, наставляет левое ухо, вытягивает шею, приподымается… Но не встает, садится обратно на камень. Прошла отара Димитра, Демирова брата; мастер встречает следующую, ту, что идет за ней, а в туче поднятой ею пыли Демир выбирается из кустов ежевики и бежит к дому.
С этого дня Демир почел себя мастером и, как старый колокольник, принялся усиленно ковать четверки, шестерки и восьмерки; четверки он подвешивает овцам брата, те проходят мимо ворот Стевана, и старый мастер их не останавливает — думает, что Демир отчаялся, Демир сдался.