Дни, что нас сближают

— Ну-с. — Сергиев раскрыл папку несколько поспешно, но аккуратно, было заметно, что ему интересно познакомиться с ее содержимым. Поверх всего лежал диплом, он его взял и довольно долго изучал — и корочку, и вкладыш; потом поднял глаза на Гошо: — Молодец, у меня у самого такого нет, приятно, наверно, иметь такой диплом, а? Но я тогда тебе сказал и теперь повторяю: по земле учись ходить, по земле!

— Я понимаю, товарищ Сергиев. Я…

Сергиев не дослушал (неинтересно ему слушать обещания да заверения), положил диплом, взял заявление, потом автобиографию, посмотрел лист с одной стороны, с другой — очевидно, был удивлен ее краткостью, всего полстраницы, — медленно прочел.

— Та-ак, — сказал, словно упрекая, — биографии у тебя еще нет. Школа, армия, институт, и везде отличник.

— Да я, товарищ Сергиев…

— Ничего-ничего, будет и биография, — ободряюще улыбнулся Сергиев, — время у тебя еще есть, — отложил лист, взял следующий, но, увидев, что это письмо Докторова, не читая, тоже отложил. Теперь остался только конверт, больше стандартного, с прокладкой, новенький, не помятый, пустой на вид. В волосатой руке Сергеева он выглядел удивительно чистым и невесомым.

— А это что? — Сергиев открыл конверт, заглянул внутрь, поднял голову, их взгляды на миг встретились, и оба отвели глаза.

— Деньги? Что за деньги?

Гошо собрал всю свою храбрость и попытался улыбнуться:

— С почином, товарищ Сергиев, чтоб хорошо работалось, за удачу… друзья посоветовали, так принято, говорят, и я… — Он весь дрожал, словно только что перепрыгнул через пропасть. Улыбка-гримаса исказила его лицо, их взгляды снова встретились (ну что смотреть?!)… Гошо никак не мог согнать с лица застывшую улыбку, а Сергиев глядел на него спокойно, помахивая конвертом; наконец отложил его.

— Та-ак, сколько?

— Сто левов, товарищ Сергиев. На угощенье, с началом работы, как полагается, чтобы все заладилось, да и вы мне сказали, чтоб я осознал, куда иду…

Сергиев кивнул. Закрыл папку с дипломом, автобиографией и всем прочим, но тут же снова открыл, а конверт сверху лежит. Сам откинулся на спинку стула и стал с интересом разглядывать Гошо.

— Н-да… Ты тут пишешь, что отца у тебя нет, только мать. Мать кем работает?

— Я вам еще тогда сказал, товарищ Сергиев, что она больна, перенесла два инсульта.

— Два инсульта? Инсульт — это что?

— Кровоизлияние в мозг. Уже два было, она на инвалидности, а до того была учительницей.

— Та-ак, а отец когда умер?

— В пятьдесят пятом году, через несколько месяцев после моего рождения, от инфаркта. Я его вообще не помню.

— А он кем работал?

— Бухгалтером.

— Высшее образование имел или по опыту работы?

— Высшее. Мама говорила, что он был хороший экономист.

— Та-ак. А дед?

— Что дед?

— Когда умер?

— Через три года после отца, а дед по матери еще жив, живет в Ботевграде, один. К нам приехал, да у нас квартира маленькая, тесно, он назад вернулся, у него в Ботевграде свой дом, а вообще он из крестьян.

Сергиев кивнул понимающе.

— А дед по отцу умер, значит, сразу после отца?

— Да, я деда помню, хотя и смутно.

— А он чем занимался?

— Да как сказать… — Гошо замялся. — Вам это интересно?

— Да, интересно.

— До Девятого сентября у него была маленькая лавка где-то возле сахарного завода, где точно, не знаю, а после Девятого своим участком занялся, насадил много фруктовых деревьев, в сущности, я от него этим заразился. С раннего детства начал опыты проводить. У меня есть дерево, на котором привито пять сортов. Очень люблю это дело.

— Участок за вами остался?

— Да. Мама там подолгу живет, ей воздух нужен.

— А где он?

— Кто?

— Участок.

— В Драгалевицах.

— Дача большая?

— Нет, но красивая. Давайте поедем туда как-нибудь, сами увидите. Я пока учился, так ко всем экзаменам там готовился, от города недалеко, транспорт удобный, никаких проблем.

Сергиев причмокнул, словно во рту у него было что-то сладкое, оперся локтями на стол и снова нажал кнопку сбоку столешницы. Через минуту вошла та же женщина, что брала письма.

— Слушаю, товарищ председатель.

— Марче, позови Камена, Мишо, Стоянова, если не уехал, бая Марина, Сийку, — взмах рукой, — в общем, с этого этажа, на первый не ходи, у меня уже времени в обрез. Давай быстро! Да, и Цецку позови! — крикнул он вслед.

Женщина поспешно вышла (очевидно, выполняет при Сергиеве секретарские обязанности, подумал Гошо), и через минуту начали входить люди; некоторых Гошо уже видел, когда приезжал первый раз, а кто из них Цецка, сразу догадался: этакая «киса», красивая, в джинсах, волосы длинные, блестят, назад зачесаны. Лучше других запомнился, конечно, Мишо, добродушный толстяк; теперь он был в пиджаке, со смешно торчащими на животе пуговицами, последняя пуговица опять была расстегнута. Никто ни о чем не спрашивал — видно, подобные вызовы были в порядке вещей. Входили, садились, кому где хочется, а Сергиев все причмокивал, словно что сладкое во рту держал; когда все собрались, поднял голову и начал:

— Хочу представить вам одного из кандидатов на место Златкова. Вот он, Георгий Александров, или просто Гошо.

Гошо машинально поклонился.