Дни и ночи

— Говорите вы восхитительно. Гораздо лучше меня. Где вы изучали французский?

— В Афинах. Но я жил два года и в Париже. Мне тогда было года двадцать три. Не больше. Сейчас мне сорок два. — В его глазах загорелся огонек. — Изящные искусства… Незабываемое время… Увы, с войной все это кончилось… — Он указал на стены: — Мне трудно было бы скрыть. Я всегда был влюблен в искусство, особенно в живопись.

Рикардо кивнул на одну из картин:

— Ваша работа?

— Работа — слишком сильно сказано. Наброски, или скетчи, так было бы вернее.

На картине был изображен вид Тиры с вершины утеса. Рикардо совсем не разбирался в живописи, но здесь чувствовался блестящий талант художника. Более всего поражала сила, исходящая от полотна. Тона были наложены яростными мазками, равновесие между светлыми и темными было сознательно нарушено, тем самым подчеркивая экспрессию разыгравшейся стихии — величественного моря.

— Чудесно, — похвалил Рикардо.

— О, вы слишком любезны. Но я не тот художник, какого ждут Киклады. Ни один цвет, ни одна палитра не в силах точно передать наши пейзажи, небесные метаморфозы, совершающиеся в течение дня. Как воссоздать блеск воздуха и воды, меловую белизну домиков, смешение белого цвета с серым в схлынувшей морской воде, одиночество черной скалы, ждущей неизвестно чего? Как передать жаркую сухость нашей земли? Сверхчеловеческая задача.

Мужчина, говоривший это, уже не был тем робким человеком, который встретил Рикардо. Голос его вибрировал, глаза сверкали огнем. Перед Вакарессой был артист, художник, которого переполняли эмоции, его внутренняя жизнь кипела, и он, несомненно, приспособился к этому лучше, чем к превратностям жизни внешней.

Влазаки внезапно осознал, что чересчур разгорячился, и это показалось ему неприличным. Голос его стал тише:

— Я вам, наверное, надоел со своей экзальтацией? Разговор об искусстве — всегда капкан.

Рикардо не посчитал нужным ободрять его. Человек с такой тонкой душой не может не почувствовать искренность похвалы.

День кончился. Поднявшийся свежий ветерок доносил в комнату шепот моря.

— Чуете разницу между ночью и днем? — спросил Влазаки, сдерживая дрожь. — Он закрыл створки застекленной двери. — Надо бы установить камин. Зимы здесь часто бывают довольно холодными.

Он поправил фитиль в старой керосиновой лампе из желтой меди.

— И давно вы тут живете? — поинтересовался Вакаресса.

— Скоро шесть лет. Время летит незаметно. Я еще помню, как сошел на пристань, шатаясь от усталости и жары, как и вы, наверное, сегодня… — Внезапно он предложил: — Пойдемте, я покажу вашу комнату. А потом мы поужинаем в таверне. Вы мой гость. Отодвинув портьеру, он прошел в коридорчик.

— У вас будет и душ, — сообщил он, указав на закрытую дверь в середине коридора. — Пользоваться им придется экономно. Вода-то дождевая. А дожди здесь редкость.

Комнатка была скромная, однако не лишенная очарования. Вся обстановка состояла из кровати, обитого гвоздями сундучка, служившего и прикроватным столиком, на нем стояла фитильная лампа. Из стены торчала вделанная в нее каменная полочка.

— Великолепно, — одобрил Рикардо. — Лучшего нечего и желать.

Сказал он это от всего сердца.

Александр зажег лампу. Бледный свет растекся по комнате, высветив картину, прежде остававшуюся в тени. На ней была изображена статуэтка без глаз и рта; она, казалось, танцевала в бликах колеблющегося пламени.

Рикардо произнес вдруг охрипшим голосом:

— Кикладическая статуэтка… Влазаки слегка наклонил голову:

— Да. Забавная, вы не находите?

22

Когда Рикардо проснулся, уже светало. В доме было тихо. Александр, должно быть, еще спал. Рикардо приподнялся с подушки. В глаза сразу бросилось овальное лицо. На роду ему, видно, было написано, что будет оно следовать за ним всегда повсюду.

Еще одна ночь без сновидений. Не было больше и воспоминаний о галлюцинациях. Так продолжалось уже несколько недель, будто нить порвалась в тот день, когда он увидел Сарру в том кафе. Бессознательное передало ей, возможно, все, что содержалось в его памяти, но связать эту нить предстоит ему, Рикардо.

А все-таки странный тип этот Влазаки. Почему он живет отшельником на этом острове? Судя по всему, он происходит из хорошей семьи. На что же он живет? Уж наверное не на выручку от продажи своих картин деревенским жителям Тиры. Кстати, продавал ли он их вообще? Это на него не похоже. Сдержанность его тоже была необычной. Он не задал ни одного вопроса ни о жизни Рикардо, ни о происхождении, ни об объекте его поисков; ни малейшего намека на любопытство. За ужином Александр говорил обо всем и ни о чем, о жизни вообще, никогда не переходя определенную границу.