Дни и ночи

Рикардо распахнул ставни. Воздух зазвенел бубенчиками: где-то проходила отара овец или стадо коз. Утренняя дымка акварелью покрывала маслянистую гладь моря. Ни дуновения ветерка в этом расплывчатом пейзаже, где непрерывно вспыхивали, мерцали блестки разных оттенков, от берлинской лазури до фиолетового. Красота и спокойствие в первозданном состоянии. Любуясь этой картиной, он еще лучше понимал слова художника о невозможности передать богатство всех тонов, существующих в природе.

Оторвавшись от окна, Вакаресса вышел из комнаты.

«Пользоваться экономно», — предупредил Влазаки по поводу воды. Однако этим утром душ был просто необходим. Рикардо казалось, что он ужасно постарел от пота и трехдневной щетины на щеках. Он чувствовал, что к нему приближается старость, но не та, от которой появляются морщины на лице и седеют волосы…

Он тщательно выполнил рекомендации художника, удивляясь, что занят делами, о существовании которых и не подозревал несколько недель назад. Выйдя из душа, Рикардо ощутил сильный запах горячего свежего кофе. Он поспешил в главную комнату и увидел художника на террасе. С сосредоточенностью наблюдателя на сторожевой вышке тот всматривался в горизонт. Не пройдет ни один пароход, ни один путешественник не подаст ему знака. Разве что кайк проскользнет по водному зеркалу и исчезнет за горизонтом. И все-таки, похоже, Александр кого-то ждал.

— Доброе утро.

Хозяин дома медленно обернулся:

— Хорошо спали?

— Великолепно. Только теперь я понял, что мне очень не хватало такой ночи.

— Я приготовил кофе, — сказал Влазаки, вставая. — Не по-гречески, а по-итальянски. Думаю, вам понравится.

Он вышел и через несколько секунд вернулся с кофейником и двумя чашками.

— Отсюда открывается чудесный вид, — заметил Рикардо. — Можно подумать, что находишься на краю света.

— А ведь он действительно именно здесь, — с легкой улыбкой подчеркнул Влазаки.

— После Буэнос-Айреса… Глаза художника расширились.

— А? Значит, вы оттуда… Странно. Я вас принял за испанца.

— Я итальянец. Мой дед родом из маленькой деревушки в Абруцци. Но отец и я родились в Аргентине.

— Довольно большая страна, полагаю.

— Настолько большая, что люди там часто теряются. — И, чуть улыбнувшись, прошептал: — Впрочем, один из них перед вами.

Художник, если и уловил признание в тоне Рикардо, сделал вид, что не понял и сменил тему:

— Вы уже обдумали? Я имею в виду поиски вашей подруги. Мы могли бы начать с опроса жителей деревни.

Рикардо помедлил с ответом:

— Когда мы расставались, Стергиу подал одну мысль. Он сказал о вас: «Когда вы с ним увидитесь, попросите отвести вас на юг острова» — и еще упомянул название какой-то деревни, что-то вроде Акрофири, Акромири…

— Акротири… Странно… Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Вы сомневаетесь?

— Нисколько. Я удивлен. Я думал, он никогда не назовет этого места. У каждого из нас есть скрытая болячка; Акротири — больное место Мариоса.

— А в чем дело?

— Да так. Чей-то недобрый глаз. Невезение… Не важно. Лет пять назад наш друг решил заняться раскопками в этом районе; точнее, в нескольких километрах от Акротири.

— Насколько я понял, он не пытался влезать в такие авантюры. Мне, во всяком случае, он не сказал ни словечка.

— Не без причины. Как я упомянул, Акротири — его больное место. Случай свел Мариоса с одним человеком, богатым и щедрым, страстным любителем археологии к тому же. Этот господин — не помню его имени — вполне резонно полагал, что пришло время Греции заинтересоваться своими сокровищами. Ему не нравилось, что раскопками занимались в основном иностранцы, вроде Эванса, Шлимана или других. Эпизод с Кноссом вызвал в нем крайнее неудовольствие.

— Эпизод с Кноссом?

— Около тысяча восемьсот семьдесят восьмого года, то есть намного раньше Эванса и Шлимана, один греческий негоциант с многозначительным именем Минос, Минос Калокеринос, расчистил на склоне холма, под которым покоился дворец Кносса, часть стен, судя по всему, очень древней постройки. И несмотря на то что французский археологический центр в Афинах подтвердил важность находки, негоциант за неимением средств на этом и остановился. Продолжение вы, конечно, знаете… Пенки снял Эванс. Никогда еще ни один грек не был так близок к великому открытию.

— Отсюда и недовольство того мецената…

— Этим же можно объяснить и его быстрое согласие, когда Мариос поведал о своем желании провести раскопки здесь, на Тире. Короче, финансирование было обеспечено. Вам, наверное, известно, что три тысячи лет назад на острове произошла страшная катастрофа.

— Извержение вулкана.