Дни яблок

— Я офигела просто, — тоненько сказала Аня, несколько захлёбываясь словами. — Мне много про тебя рассказывали, но вот такое — летающие предметы — я и представить не могла. Ты видел? Бутерброд! Он просто вырвался из рук. Сам собой! Я теперь вся липкая, хорошо, если через свитер не просочилось. Ну, надо же. А казалось, так мало там варенья…

Я оскорбился.

— Гамелина, — сказал я, — тебе показывать что-то волшебное, только время зря терять. Ты же ничего не видела.

— Это ты так считаешь, — сказала Аня ровным тоном и отхлебнула чаю. — Всё, что нужно, я заметила. Теперь мне надо застирать свитер, а то его моль проест.

— Ну, где ванная, ты знаешь, — прошипел я, — только чтобы тихо!

— Я в ванной не пою, — улыбнулась в сумраке Аня.

Говорят, они плохо видят, но чуют очень хорошо. Скребутся под окнами, плачут у дверей. Хотят войти всегда. Извне. Снаружи, где холодно, в нежизни.

Нам лучше не слушать, лучше не верить, лучше не звать…

Им — свечи на могильных холмиках, тыквы на крыльце, мотки шерсти на подоконниках, красные яблоки в воде, орехи в очаге… Забавки.

Я прогулялся по коридору. Дверь в пустую Ингину комнату была приоткрыта, на сестриной тахте разлеглась Бася, подозрительно глядящая на колышущийся тюль.

Я прислушался — перестала шуметь вода в ванной. Аня застирала пятна от варенья. Я вернулся в кухню, плотно прикрыв по пути дверь к маме.

Аня старательно отжимала свитер, обернув его полотенцем. Я взялся задругой конец жгута и повернул его слева направо.

Свет отсутствовал по-прежнему, тусклое свечение за окном сменилось плотным, молокоподобным туманом, сквозь который на ощупь пробиралась луна — тёмная, недобрая, отливающая медью, Кровавая Луна октября.

— Теперь мне нужна ровная поверхность, — сказала Гамелина, — и ты мне нужен…

Она выглядела абсолютно беззащитной — босиком, в коротенькой комбинашке со съехавшей бретелькой. Коса заколота на скорую руку…

— А, — сказал я и ткнул пальцем вниз, — тебе не холодно?

— К сожалению, колготки пострадали, — деловито сказала Аня. — Если бы не застирала, пятна бы остались, даже, может, липкие. А за это полагается казнь. Ты всё равно не поймёшь.

— Я дам тебе халат, — проблеял я, ощущая странную волну, поднимающуюся из самого нутра.

— Не нужно, Даник, — ответила Аня и потрогала узел на затылке, рука её явила беззащитную внутреннюю часть, более светлую, будто брюшко мелкого зверька, — мама потом спросит, кто его брал. Будет неудобно.

— Я дам тебе Ингин, — заметил я значительно охрипшим голосом.

— Тем более, — мягко сказала Аня, — она такая собственница.

— Ну, тогда возьми рубашку мою, — сказал я, — у нас сквозняки, ты замёрзнешь.

— Не думаю, — пробормотала Аня, развернувшая свой отсыревший самовяз, — что до этого дойдёт. Сейчас мне понадобишься ты, Даник, идем в комнату, там удобный стол.

И мы отправились в «закаморок». Среди тишины и полумрака вдруг мигнул проблеск света, утвердился, окреп. На улице, внизу, робея перед неумолимым туманом, зажглись фонари, в кухне ожил холодильник.

— Дали свет, — сказал я, не в силах выдерживать тишину.

— Да ни к чему нам, не зажигай, — ответила белеющая плечами впереди Аня, — сейчас шторы отдёрну…

Она ткнула мне в руки влажную шерсть и раздвинула занавески.

— Теперь лучше, — довольно заметила Аня и обернулась. — Я возьму за горло, — хрипло сказала она, — а ты за подол. Будем смыкать. Надо несколько раз сильно потянуть в разные стороны перед просушкой, чтобы не сел.

Мы стояли друг против друга и дёргали чёрный свитер за разные края: нитки поскрипывали, Гамелина тяжко дышала, я хихикал.

— Ну и с чего ты тащишься, Даник? — разъярённо спросила Аня. — Что смешного?

Я дёрнул свитер посильнее, и судьба, то есть сила рывка, принесла ко мне Аню.

Гамелина с размаху впечаталась в меня, и я ощутил, что бюстгальтер она сняла тоже. Видимо, перемазала вареньем. Воцарилась тишина, тяжело задышали мы оба.

— Безобразник, — сказала Аня. — Мне нужно разложить его и прижать чем-то тяжёлым. У тебя есть камень точильный или утюг?

— Гантеля… — брякнул я, воскрешая Анькино детсадовское прозвище. На долю секунды она надула губы и зыркнула на меня прозрачными глазами искоса, как в детстве.

— Ну, давай я на него сам лягу… сверху, — миролюбиво предложили.

— Ты слишком ребристый, — мстительно заметила Аня, — боюсь, будут вмятины.

Я осторожно вылез в кухню и ухватил тяжёлый камень, о который совсем недавно точил нож.

В комнате Аня заботливо раскладывала на столе свитер, прижимая его по краям книжками. Камень с заботливо подстеленным листиком отправился на горловину.

«Замок поставила, — подумал я и мысленно устыдился. — Вот ведь чушь… откуда ей знать? Просто камень и листок бумаги».

Тем временем Гамелина закончила манипуляции со свитером и окончательно распяла его на столе. В комнате запахло мокрой шерстью, вербеной и ягодами.