Дни яблок

— Меня привёз сюда весёлый воин, — проговорила тяжко дева Ингольд. — Хорошо спрашивал судьбу, ловко торговался, складывал славные висы — тем и подкупил. Ты же знаешь — мы любим тех, кто говорит с нами… Обещал показать оба Рума и красную землю, обещание сдержал. Только спешил он к другой. И пел о том бесстыдно.

— Про деву в Гардах, да? — спросил я.

— Не я сказала, — ответила Ингольд. — Прошло почти пять здешних жизней.

— Двести лет?

— Чуть меньше. Я жила у врат и делала, что знала.

— Мёд?

— Да. Но многим нравился, просили больше…

— Так всё же. Это ведь твои ворота проломили…

— Их было слишком много, — ответила она. — Меня ранили. А его… а он… а его предали. Того, кого я полюбила здесь. Защитника. Нашлись такие. Говорили разное: убит, в плену, смертельно ранен… Ну… началось смятение, перепалка, ряды разомкнулись. Но вражьи рати ворвались совсем с другого края, — мстительно заметила дева Ин-гольд. — Где Пробитый Вал…

— Инсинуации, — фыркнул я.

— Потом узнала: нашлась тут одна, погрузила его в сон — чтобы не жив, не мёртв, не найден… А дальше мать вмешалась. Превратила чародейку в стаю… Невозможно было и подойти: подозрения, распри и склоки. Я была избрана местоблюстителем… Врат юга.

— Ты же с севера… — удивился я.

— Но время ушло, — глухо сказала дева Ингольд. — Так прямо и не скажешь куда… Здесь, среди смертных, начинаешь чувствовать его иначе, тяжелее. Оно всюду здесь, словно колючки на кустарнике — каждый день царапина, и незаметно вроде. Эти отрывные календари… ведь дни теряются. Ты замечал? Оторвёшь день, минутку спустя листочка нету! Нигде! Я проверяла.

— Помогает поэзия, — сказал я.

— О! — сказала дева Ингольд. — Ею спасаюсь одной. А теперь… Что будет, как его увижу? Встречу… Что скажу? А время ушло… Моё время.

— Ну, да… Лучше не видеть. Невозможно дышать потом, — поддакнул я. — Но, может быть, поможет это?.. — и я протянул ей красный шарик.

— Хм… — ответила дева Ингольд. — Лучшее из мест… Ты же знаешь, если потереть за ухом, да?.. Можно попасть в лучшее из мест… Ну… Я могу предложить тебе вход.

И она протянула мне монетку. С глазастою совою. Тоненькую, будто акации листок.

— Вот тебе твоё. Обол госпожи Атены, — сказала продавщица. — И молот в придачу… — И она дала мне амулет. — Такие здесь сотнями везде, а под землёй особо. Перунцы. На вход и выход, — пояснила дева Ингольд. — Я провожу тебя через Стогну, до ступеней. Подожди минутку, надо взять зонт.

— От дождя?

— От взглядов.

Мы вышли на улицу, она махнула рукой три раза, по-особому складывая пальцы и дождь будто расступился. Я оглянулся — ярко освещённая «Поэзия» кишела покупателями, ну или теми, кто спрятался от дождя. Или ожидал отведать мёду.

Мы шли и шли, дождь и праздник шли рядом, но не с нами, а она рассказывала о бойком месте. Старой дороге, давнем торговище, крепости на холме над ним… Неприступных валах и высоких стенах… И вратах, незыблемых почти две сотни лет… Дракондра выписывала над нами малые и большие круги, время от времени расфыркивая дождь.

— Сейчас будет Перевес, — сказала дева Ингольд. — Ты знаешь, что это — Перевес?

— Но тут же подземный переход по пути… — ответил я. — Там хоть не льёт. Чего по мостам ползать?

В ответ продавщица поэзии лишь вздохнула. Дождь усилился.

Начался Перевес внезапно. Ливень расступился, словно отхлынул, и я увидел подвесной мост. Выглядел он деревянным, шатким — на самом же деле сплетён был весь из корней, но, возможно, из жил, и на чёрных канатах подвешен, прямо к тучам. Словно на струнах. Очень устойчиво.

— А жертву подмостному? — спросил я. — Или у тебя проездной?

— Каждый платит своё за себя, — ответила дева Ингольд ровно. — Так договорились.

— Ага… — несколько настороженно сказал я и глянул с моста вниз, на Корсу, по ней, буравя хляби, разъезжались в разные стороны троллейбусы — двадцатый и двенадцатый… — Отсюда и в кулинарию не зайдёшь. Кто это только выдумал?..

— Прежние. Семеро, то есть, — сказала дева Ингольд. — Теперь прощай. Передай ему… Нет… Нет, всё же скажи, что постараюсь забыть его. Очень постараюсь… Насколько хватит сил.

Она посмотрела на красный шарик, потёрла им ухо… и пропала.

Несколько мгновений над мостом и шумной улицей под ним парил зонт, затем дождь одолел его — и парасолик растаял, пусть и не скоро.

— Мост опасен, — сказала дракон и извела дыханием нечто, похожее на скорпиона с крылышками.

— Такое место… — ответил я. — Тут я вам личину и обеспечу, безобманную.

Пришлось колоть палец и волховать. Говорить формулу и повторять, и вновь. Кланяться ветру Димитру, ветру Курилу и ветру Не-чаю… Ответом были всхлипы, корчи, на мосту явился дым… И прилетело всякое: стеклянные птички, красная змейка, нетопыри бессчётно и липовое золото из сада у дворца.

Скворогусь оказался ясноглазым юношей в шерстяной хламиде, войлочной шляпе и с дудочкой, двойной.

— О! — обрадовался я. — Так ты Авлет! Это угодно богам. Радуйся.

Жук Брондзаже явился нам одетым странно. В смоляные одежды…

— Ты что, мортус^[152]? — опасливо поинтересовался я.