Дни яблок

— Монетку сохраните, — ответил я ей. — Гарантная удача. И не весит ничего.

— Положи под пятку, — фыркнула Флора, в этом времени смешливая. — Сдашь всё, что хочешь.

— Ну, хорошо, — ответила мама. — Так и сделаю… Спасибо вам. юноша, ещё раз.

Я кивнул. Дверь в зал, боковая, маленькая, распахнулась, вылетел оттуда невысокий, кудрявый парень и прокричал:

— Гедиминова есть?

— Гедеонова, — откликнулась мама.

— Всё равно! — провопил парень. — Быстро в зал! Пятиминутная готовность. Есть аккомпанемент?

— Ищем, — ответила мама.

Парень смылся, топоча. А Флоре мама заметила:

— Придётся петь акапельно, с Алиской и гитарой.

— Если гитара, то не акапельно, — возразила тётя Алиса. И взяла аккорд…

— Будешь отбивать ритм, — сказала ей мама. — Вот тебе эти… эти штуки… маскараксы…

— Маракасы!

— Я так и сказала!

— А в чём дело? Не пойму никак? — поинтересовалась Флора. — Введите в курс…

— Скульский погнался за длинным рублём в Пищевик. Сманил с собою Беха и Пинсона, представь. Без музыки осталась, короче говоря, — ответила будущая моя мама.

— Не по-товарищески! — прокомментировала Флора Дмитриевна, ещё вся тоненькая и светленькая.

Тут кудрявый парень начал выкрикивать в микрофон: «Португальская народная песня! „Коимбра — студенческий город“… Поёт Алла Гедеванова, мехмат!»

Три девицы упорхнули на сцену.

Зеркало дрогнуло… И до меня донёсся звон знакомый, колокол бил набатом, пел тревогу и взывал… как и положено колоколам на башнях. Авлет встрепенулся. Заставил флейту петь негромко, ласково. Как будто выкликая.

В дальнем конце коридора, словно ветерок на лугу, возник шёпот, потом восклицания, смех, небольшая сутолока, а потом я услыхал музыку — кто-то на аккордеоне играл «Коимбру», очень даже неплохо, и я увидел, как по коридору идёт аккомпаниатор. Одетый карнавально, студенческий же праздник — под мексиканца, это было модно. Я узнал его… Я видел его и раньше, на фотографиях. Молодой человек с аккордеоном прошёл рядом со мной — мгновение мы отражались в одном зеркале… И да — я узнал его: выше среднего роста, тёмные волосы с еле заметной рыжинкой, длинноносый, смешливый. В этот раз в маске…

Я сделал шаг вперёд, второй… Хотел сказать: «Эй! Постой. Ты не знаешь меня, а я тебя знаю»… Или: «Я в твоём плаще. Уже. Вот…»

Кто-то распахнул дверь в зал… Свет хлынул золотым потоком, бликами и вспышками, у меня заныла спина и потемнело в глазах… Отчётливо прогромыхал колокол, заставив дрожать зеркало позади меня… Я пошёл против чьей-то воли… Видимо, так и не иначе.

В зале музыку встретили радостно — аплодисментами. Я постоял ещё совсем немного… Мама пела на сцене «Коимбру» — как в фильме, наверное, по-испански… А папа мой, молодой совсем папа, играл на аккордеоне. Слышны были и маракасы. Тётушка старалась. Публика смеялась, хлопала, кричала «бис». Искрилась восторгами… Папа заиграл: «Целуй меня крепче»…

И колокол настойчиво звал.

Время моё здесь заканчивалось, истекало живым светом. Пора было искать выход. Дверь и ключ…

А он лежал на подоконнике — немаленький, нелепый, и я обрадовался, но потом поморгал и присмотрелся — это был пряник, оставленный тётей Алисой. И я взял его — все же прошлое подарение.

… Гончие архангела Гавриила — светлой масти собаки, весело лающие навстречу утру. В пику дьяволовым чертовым отродьям, архангеловы псы защищают путников от нечисти. Золотые, остроухие, гибкие — что ветер по ковылю летящие по холмам на фоне грозового горизонта. Эта сияющая свора всегда на страже жизни. Говорят, что их остерегает Охота. Нужно научиться свистеть в ключик особым образом, чтобы гончих подозвать, когда беда подступит, а ключик должен не иметь замка.

Я осторожно дунул в ключ, призывая золотую стаю…

Повеяло тёплым ветром, раздался треск, топот — и, не иначе как с потолка, мне почти под ноги свалился очень выросший и окрепший Крыштоф. Без павлина.

— Вот что значит сон! — радостно заметил ему я. — Ты расцвёл! Почти что вырос!

— Собачье мясо! — ответил Ёж. И побежал.

— Свинюка ты, — заметил Ежу я. — Пробегаешь мимо — и ни здрасьте, ни… Вот верну назад лапки тебе, посмотрю, как гасать станешь.

— Оглянись! — прокричал цокающий подковцами на каблуках Крыштоф.

И я послушался.

Вслед улепетывающему Ежу, а значит, прямо ко мне и Авлету, неслись маленькие скрюченные многоногие создания. Множество маленьких созданий. Рой и стая…Так бы выглядели летучие мыши, если бы срослись с ящерицей, восьминогой к тому же. Большеротой и глазастой. С тонкими, цепкими, когтистыми ручонками. Но мыши и ящерицы суть разное, живут и едят врозь. А этихя знаю. Криксы. Ночные страхи. Как навалятся скопом — ужас!

— Я, — сказала Дракондра, — задержу их. Бегите!

Она пыхнула ярым пламенем раз и другой. Коридор в свете драконьего огня выглядел странно, как и не из нашего края. Криксы разбежались с визгом.

— Вот! — горделиво сказала Дракондра.

И тут шумная ватага крикс обрушила на неё ведро воды. С красивого потолка… И прыгнула следом — всей гурьбой на моего дракона. Драть и теребить…