Читаем Дни яблок полностью

— Тогда говорю, что знаю […] — Встретил на Зильничах лекарку, просила передать: «Эфта любила, Эфта любит, Эфта будет любить. Всё остальное — сон». Что оно и к чему, не знал, не знаю и знать не хочу.

— А ещё? […] — Ещё кого-то встретил? Из наших, тех… Уважаемых?

— Встретил такую, из варягов, наверно…] — Но она ушла. Велела передать: «Наши врата пали».

— Как такое может быть? […] — Для этого её позвали, поставили. А куда ушла?

— Говорю, что знаю […] — Должно быть, к себе в Сигтуну [древняя столица Швеции]. Потому что, говорила, там тоже есть врата.

— Хорошо. […] — Всё, что надо, я узнал. Теперь тебя оставлю. Дальше сам. Вот там двор.

158


— Время судить […] — Семеро присутствуют, все шесть. Врата закрыты, священный

град вне опасности и не спит.

— Судить будем старшим, говорю для протокола собрания.

159


— Непевный […] — Замолчи, в конце концов.

— Непевный […] — А я предупреждал.

160


— Радуйся. […]

— Доброго вечера. […]

— Приветствую. […]

— Непевный […] — Добегался.

— Время судить. […]

— Итак […] — К тебе много вопросов, непевный. Все требуют разъяснения немедленно.

— Яне преграждал путь воде, я не обижал вдову, я не отнимал молоко у новорождённого, я не был причиной слёз, я чист перед всяким судом. […]

— Ты обвиняешься в дисгармонии. Ты знаешь, что это, дисгармония?

— Недостаток единения […] — время без красоты.

— Точно. […]

— Пустословие. […]

— Чего его слушать! […] — Обдерём и съедим. Я могу и сырое.

— Такова твоя благодарность! […]

— Мама, держите себя в руках […] — Чем он виноват, чтобы есть его сырым?

161


— А субординация […] — Лез через головы. Для того, чтобы излечить это недоразумение…

— Это недоразумение следует убить…

162


— Я не преграждал путь воде, я не обижал вдову, я не отнимал молоко у младенца, я не причинял урон, я не убил, я чист перед всяким судом […]

— Брал чужое без разрешения […] — Вот кто помнит Мурчика? Все? Такой был ласковый! Шёл к людям! Шипел! Отгрызал руки… Потом умывался начисто и спал сладенько… только усики дрожат. Аты, непевный, что наделал? Загнал скотину за тучи… Где такое видано, чтоб кот носился в небе, это же не ястреб даже… Стыдно!

— Так и что? […] — Что здесь страшного? Этот кот с малых лет ненавидел всё, кроме себя, таким вылупился. А теперь счастлив! С крыльями. Действительно ласковый стал, не шипит.

— Слишком рано начал […] — Нужно к книжкам… Ты вообще читаешь?

— Даже много […].

— А так и не скажешь […].

— Я не преграждал путь воде, я не обижал вдову, я не отнимал молоко у младенца, я не причинял урон, я не убил, я чист перед всяким судом.

— Это мы уже слышали.

163


— Загадали опечалить — спрашиваете о том, чего не делал, не делаю и делать не стану. Но будет, не как вам в голову взбредёт, а по-настоящему. Поэтому неправда ваша — выгода моя […] — Тут и аминь.

164


— Какой же выгоды надо тебе? […]

— Чтобы предоставили собственной судьбе […] — И мавок не напускайте больше, так нечестно…

— Откуда такое злоязыкое взялось […] — Нести тяжело и бросить жалко.

— О чём это он? […]

— Чего сразу ко мне? […] — Что сразу я? Я своё место знаю, вперёд не лезу, в отличие от…

— Время от времени превращаю девиц в сорок… […]

— Мама […] — Ты опять за своё?

— Так сердце болит.

165


Смотри-смотри ясно, чтобы не погасло. Стой внизу, смотри на поле. С этого поля надо лебедям на небо, мне на путь, что видел — забудь…

166


Спой им весёлую […] — А потом грустную, а дальше про негасимый огонь. Это растрогает […] — даже богинь. Чтоб устремились… хотя бы к обряду. Начнут слушать, а потом забудут. Будут невнимательны… Такая у меня надобность, а дальше тебе в любом случае…

167


чары.

168


космы.

169


фата.

170


Пусть тебя удар хватит…

171


Последний раз… […] — Последний раз терплю. То провокация и едва ли не шантаж кровными [родственниками]… Так и скажи тем: абсолютно помешались. Строят из себя дуче. Возомнили! Загнали на суд ротозея и рады этому. С кем были эти гонки? Боги и мурашка… Смотрел его мысли? Там сплошь пузырьки и шарики… А вы… Наивысшие! Такое! Суд! Стыд! Аус!

172


отважное дитя.

173


Но сейчас спи…

174


Посижу около ребёнка минутку […] — А вы ждите здесь. Постерегите.

175


непорядок здесь.

176


Известный пирог.

177


Слишком много яду.

178


Теперь только можно…

179


тоскующая дева. Но — талант. […] Но что за дикий способ подчинения. Лишь бы это помогло […] кто избавит от зла.

180


— Завязан тебе узел Минервы […] — Избавлю от него. Пройдёт и молчание.

181


Гомункул, человечек из мандрагоры — как Крошка Цахес.

182


Собственный дом (каменный).

183


красная, что отпугивает! Твердыня.

184


Наипрекраснейшие кресла.

185


зимний, господский.

186


Отдохнёшь.

187


с сожжением… Предложите тамошним пустяк на кострище. Те будут счастливы — очевидно, чистая жертва…

188


Ниже и ниже… И будет долгое время подумать про свои поступки и шаги.

189


Должно быть, это на счастье.

190


розарий, католические чётки.

191


«Колечко твоё в стене, около тебя, но сама не возьмёшь. Чтоб с войны вернулся кто-то, надо взять тетрадь и написать туда это желание, сколько поместится. Должна знать. Иди-броди».

192


«Тетрадь для письменных работ. Иды Райн».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / Философия
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза