Читаем Дни испытаний полностью

Нет, так нельзя, так нельзя. Нужно что-то делать, обязательно что-то делать. Нужно встретиться с Александром Семеновичем. Он поймет, он поможет ей. Что это у нее в руках? Ах повестка. Ехать к следователю, потом обязательно к Александру Семеновичу.


Еще в юридическом институте Дырин усвоил: допрос — это поединок, и теперь с нетерпением ждал его. Он должен во что бы то ни стало выиграть этот поединок. И выиграет. Козыри-то у него. Хорошо, что ему помог этот Горный. Он дал в руки следствия главные факты — подарок несессера, ссора с возчиком. А ведь тоже пытался ее выгородить. Недалекий человек, лопух. Иван Ларионович самодовольно улыбается.

Перед приходом Нины он ерзает на стуле и в нетерпении раза три выглядывает в коридор. В третий раз приметил Нину. Сразу же плотно закрыл дверь кабинета, уселся за свой стол.

Дырин не раз наблюдал, как другие следователи начинали допрос с какого-нибудь не относящегося к делу разговора. Этим они стремились расположить к себе подследственных. Ивану Ларионовичу тоже хотелось поговорить о чем-нибудь с Ниной. Это не столь нужно для дела. Просто, не один начальник сомневается в следователе Дырине. Иван Ларионович и себе не прочь доказать, что он кое-что может…

Но о чем говорить с ней? В квартире у нее целый склад книг. Вчера Иван Ларионович помучился с этими книгами. Все искал, не заложены ли в них деньги. Если бы он читал их, можно бы с них начать. Дырин силился вспомнить, как называлась последняя книга, которую он прочел. Нет, забыл проклятую! Ивану Ларионовичу становится немного не по себе. Но он быстро обретает равновесие. Это же отца книги. Она-то их, наверное, и не раскрывала. Много продавщицы читают! Ладно, все это пустячки, приступим к делу.

Следователь начинает допрос. Он говорит какие-то странные, непривычные для Нины слова, то и дело возвращаясь к глаголу «пояснять».

— Поясняю вам, Казанцева, об ответственности за ложные показания…

— Поясните, Казанцева, откуда у вас получилась недостача…

— Поясняю вам, что чистосердечное признание смягчает вину…

«Признание, — с болью думает Нина. — Признание. В чем я должна признаться?»

А Иван Ларионович все говорит и говорит. Вдруг в голосе его появляются новые нотки. Где-то Нина уже их слышала. Ах, да, Алла Петровна, когда смотрела на нее, как кошка на мышь.

— Поясните, Казанцева, из чего состоят ваши доходы.

«Доходы, какие доходы?»

— Вы получаете заработную плату и пенсию за отца на брата Григория…

«Григория?.. Григорий?.. Ах, это Гриша…»

— Каковые вместе составляют восемьдесят пять рублей. Поясните, у вас не было других доходов?

— Нет.

— После отца, как нам известно, у вас не оставалось никаких денег.

— Не оставалось.

— Тогда поясните, следствию известно, что вы подарили заведующему магазином Горному в день его рождения… несес… — это мудреное слово Иван Ларионович произносит не без заминки, — несессер… стоимостью в двадцать три рубля. В том же месяце уплатили за квартиру. Приобрели брату Григорию цигейковую шубу стоимостью тридцать пять рублей, приобрели туфли дамские для себя стоимостью тридцать семь рублей. Угощали подруг конфетами сорта «Мишка». Поясните, откуда вы брали средства для всех этих целей?

— Тогда я выиграла по облигации 50 рублей.

— По облигации, — Иван Ларионович презрительно смотрит на Нину. Выдумала бы уж что похитрее. Дешевый ход! — Выиграли пятьдесят, а истратили сто?

— У меня было двадцать семь рублей.

— Пятьдесят да двадцать семь — только семьдесят семь. Только семьдесят семь. Не сходится!

— Я еще продала две пары старых туфель.

— Продали две пары старых туфель. Кому продали?

— Не знаю. Их продавала соседка.

— Какая соседка? Как ее имя и фамилия — поясните.

— Семеновна. Клавдия Семеновна. Только она уехала.

— Куда она уехала?

— Не знаю. Куда-то на Украину к сыну.

— Так, хорошо. А вот вы выиграли по облигации…

Иван Ларионович приподнимается и смотрит куда-то поверх Нины.

— Подождите, вас вызовут.

— Хорошо, подождем.

Нина оборачивается, очень знакомый голос. Но заглянувший в дверь уже успел захлопнуть ее.

— Поясните, кому это известно… Кто знает, что вы выиграли?

— Как, кто знает?

— Что значит как? Довольно странно. Я бы сейчас выиграл пятьдесят рублей. Встречаю соседа, товарища по работе, неужели я от них буду скрывать, что выиграл…

— Мне не хотелось говорить, потому что… потому что… — Нина понимает, что этому человеку трудно объяснить, почему она не сказала о выигрыше Любови Ивановне или кому-нибудь из подруг. — В общем, я никому не говорила, — заключает она.

У Нины странное состояние, словно она заблудилась в негустом лесу. Почти рядом светлеет просека и, кажется, нетрудно выйти к ней, но против воли с каждым шагом она углубляется в неприветливую темную и болотистую чащобу.

— Так, — продолжает Иван Ларионович, — следовательно, никому не известно о том, что вы выиграли по облигации государственного займа. Ни один свидетель не может это подтвердить. Теперь прошу пояснить, какой был тираж, какого займа?

— Не помню. Ну, какая была таблица в то время…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Советская классическая проза / Культурология
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези