Дни испытаний

«У кого-то хорошая жена будет», — странно позавидовал Тимофей.

Он рассказал ей все о Нине, о цели своего прихода.

Юлька притихла, погрустнела. Не то ей жаль Нину, не то себя — Тимофей окончательно отдалялся от нее.

— Горного я не знаю, судить о нем не могу, — Юлька задумчиво водила указательным пальцем по скатерти, — но с Михеичем тебя сведу. Нет, вещей он у нас не оставлял. Какие там у него вещи. Да и не нужно. Мы можем без всяких предлогов сходить к нему, проведать..

— А не подумает… — начал было Тимофей.

Но Юлька убедила его, что ничего не подумает.

— У него, знаешь, где-то есть дочь. Он утверждал, что я на нее похожа. Звал меня «дочкой». И вообще, даже один раз угостил мороженым.

На улице тепло и тихо. Под ногами похрустывал весенний ломкий ледок. Юлька не ершится, не задирает Тимофея. Только на этот раз не сует ему под локоть свою маленькую руку.

Они входят во двор. С резким стуком захлопывается калитка.

«Как хлопка!» — думает Тимофей, вспоминая клетки, которые он в детстве развешивал по деревьям, чтобы ловить осенних цветастых птиц. Дверцы этих клеток были на пружинах, захлопывались с характерным стуком, и ребята называли их хлопками.

Даже Нина, вероятно, не узнала бы в квартирной хозяйке Михеича томную, в белых перчатках покупательницу, когда-то вымотавшую ее своими капризами. В ситцевом платке, в стареньком потертом платье, вытянув и без того длинную красноватую шею, она возилась возле огромной кухонной печи.

— Михеич-то дома. Где же ему быть, если он не просыхает. Окосеет, поспит и опять…

На пороге своей комнаты появился Михеич. Крутя в руках штопор, он то улыбался, польщенный приходом Юльки, то хмурился, бросая злые взгляды на хозяйку.

— Проходи, дочка, проходи. И вы, товарищ…

Михеич гостеприимно распахнул двери своей комнаты. Пропустив вперед гостей, он прошипел:

— За язык тебя тянут, Шея.

Юлька была уже в комнате и не слышала его слов. Зато Тимофей оценил меткость прозвища. «Действительно, шея у нее — высотное сооружение».

В комнате у Михеича — стойкий спиртной запах. Кровать аккуратно застелена. Это, видимо, усилия хозяйки. Зато на столе хозяйничает сам Михеич. На клеенке обломанный со всех сторон кусок хлеба. Консервная банка, кусок колбасы. Клеенка вся в пятнах и мутных озерках каких-то напитков.

— Садитесь, — суетился Михеич. — Как ты надумала-то, дочка, а? У меня тут… Я сейчас приберу маленько.

Дряблой ладонью старик сгребает со стола. Юлька отстраняет его. Она уже успела приметить где-то салфетку. Наводит на столе порядок.

— Вот так. Вот так, дочка.

Михеич силится занять гостей разговором, но только выкрикивает междометия, возбужденно топчется вокруг стола.

— Жених, а? — нелепо ухмыляясь и кивая на Тимофея, спрашивает он Юльку. — Ну, не красней, не красней. Ишь вспыхнула как! Дело житейское.

Разговор не клеится. Михеич снова переходит на междометия. Потом выпаливает:

— А как бабушка? Бабушка здорова?

И радостно вздыхает. Вновь нашел о чем спросить.

— Хорошо, хорошо. Здоровье — главное. Особенно, если человек пожилой.

Михеич расспрашивает о бабушке, сколько позволяет ему небогатая фантазия. Наконец, стремительно опускает руку под стол, извлекает оттуда бутылку столичной.

— Тебя Тимофей, говоришь? Тима, стало быть. Давай по одной для знакомства. И ты, дочка, с нами.

Юлька, морщась и закрывая глаза, выпивает полрюмки. Тимофей, преодолевая отвращение, вслед за Михеичем опоражнивает тонкий стакан.

— Да ты, брат, того — можешь. Ты, брат, из наших, — одобряет захмелевший Михеич. — Я уж вижу. Я ее, проклятой, цистерну выпил.

Тимофей сует Юльке хрустящую бумажку. Юлька понимающе скрывается за дверью.

— Хорошая дочка. Хорошая, — растроганно повторяет Михеич. — А я лишен, ты знаешь, я лишен…

«Чего он лишен? А где Юлька? Ах да, я же ее послал. Неужели уже пьянею? Такой медведь — с одного полстакана!»

Тимофей выпрямляется на стуле, шумно вдыхает воздух.

— А я лишен, — доносится откуда-то издалека.

«Лишен, и черт с тобой! Как к главному, к главному подобраться?»

— Ты закуску-то, закуску не забывай. Ту вот или эту.

«Старый черт забыл, наверное, как еда-то называется. Ему что колбаса, что консервы — все равно закуска. И суп, наверное, тоже закуска… Все чепуха. Как начать, как начать?»

Начала Юлька.

— В магазине никакого порядка, — ставя водку на стол, затараторила она. — Кассирша куда-то испарилась, а народ ждет.

— Ждет? — пьяно спросил Михеич.

— Ждет, — развела руками Юлька. — То ли дело у Александра Семеновича! Там уж всегда…

До чего же наивен переход к Александру Семеновичу. А самый тон Юльки, подозрительно естественный и беззаботный…

«Совсем не может врать!», — презрительно подумал Тимофей. Однако ринулся на поддержку.

Морщинистое лицо Михеича добродушно улыбалось. Один глаз был полузакрыт, а другой глянул трезво и жестко.

«Нет, тут вправду что-то непросто, — мелькнуло у Тимофея. — А может, все это только померещилось?»

Старик опять бестолково восхищался «дочкой» и горестно повторял: «А я лишен».

Они опорожнили еще бутылку. Михеич захмелел и хрипел полулежа на столе: